Потом они перестали восхищаться им. Он начал создавать проблемы. Через год мне сообщили, что моего сына отдали в реабилитационный центр для трудной молодежи. Они не справлялись с ним, он не закончил школу. В Польшу возвращаться тоже не хотел, видимо стеснялся. А потом стали приходить повестки из разных стран. Его объявили в розыск, он пользовался разными фамилиями. Иногда приезжал, но мне нельзя было никому говорить об этом. Мы встречались в барах, дома он бывал очень редко. Говорил, что за ним следят. Я никогда не знал, где он сидит. Он запретил навещать его, только просил посылки, писчую бумагу или компьютер с программой для вычислений. Я выполнял просьбу и надеялся, что это в последний раз. Не знаю, когда и почему такой способный ребенок свернул на кривую дорожку. Подавал такие надежды, но эти его делишки в основном были такими непродуманными. Он быстро попадался. А может, только я считал его гениальным?

А Мартин? Сами видите. Стал человеком. Я иногда приходил в костел послушать его и был растроган так же, как и тысячи верующих. Мне даже иногда казалось, что это говорит не мой сын, а какой-то святой, кто-то чужой, кого мы просто имели честь воспитывать. Странное чувство. Вот так они справлялись с несчастьями – каждый по-своему, когда нас не было рядом.

– То есть ни один из сыновей не связывался с вами. Почему?

Старонь пожал плечами:

– Жалко, что все эти годы пропали. – Он склонил голову.

– Зачем Войтек подделывал документы, создавал левый бизнес? Ведь он в любой момент мог прийти к вам на работу?

– Может, он хотел что-то нам всем доказать?

– Вы не предлагали ему работу?

– Он не хотел. Говорил, что это грязные деньги. Кроме того, поначалу казалось, он прекрасно справляется. Когда он рассказывал, я был безумно горд. Где он только не был, что только не видел. Объехал целый свет. Что я мог предложить ему? Работу в офисе в салоне внедорожников? Я правда верил в него. А Мартин – ну что ж, сначала я не был в восторге от его решения стать священником. Но его я, по крайней мере, чаще видел. Конечно, это было не такое общение, какое должно быть между отцом и сыном. В последний раз мы встречались незадолго до рукоположения. Он сидел у меня всю ночь, я даже плакал.

– О чем вы говорили?

Славомир Старонь задумался.

– О прощении, смерти Марыси, погибших детях. Он хотел, чтобы я закрыл фирму и раздал деньги бедным. Чтобы я жил как святой Алексий. Требовал, чтобы я возместил моральный ущерб Мазуркевичам. Говорил, что мы виноваты в их гибели. Что наши руки в крови и все такое. – Старонь замолчал. Потом глубоко вдохнул и продолжил: – Я отказался, не верил, что он это все серьезно. Не мог же я ни с того ни с сего избавиться от бизнеса. Это не так просто. Кредиты, обязательства, очередные филиалы. Ведь нельзя же вот так взять и все уничтожить. Я строил все это многие годы. Хорошо, Мартин выбрал служение Господу и никогда не будет иметь семью, но ведь есть еще Войтек, думал я. Может, он остепенится, женится… Появятся внуки. Ведь я не для себя все это тащу, а ради них. – Он потер больной глаз.