– Я хотела с ним поговорить, но на это рассчитывать, наверное, не приходится. В комнате больше ничего не меняйте. Где его вещи?
– Мы их уже прибрали. Понимаете, эту комнату мы должны заселить уже сегодня. На нас очень большой спрос, – ответила она, дрожа от гордости.
– А картины?
– Ах, они там, в контейнере. Мы же не можем их хранить. Теперь к ним никому нельзя прикасаться, что ли?
– Где он сейчас?
– Ну, внизу…
Элли слушала ее вполуха, уже направляясь в подвал. Внизу она открыла тяжелую противопожарную металлическую дверь. Здесь, в коридоре, больше не звучала приглушенная музыка, не было искусственных цветов и сверкающей имитации мраморной плитки, лишь трубы виднелись над штукатуркой. Ей навстречу вышел одетый в белое санитар, Элли преградила ему путь:
– Элли Шустер, уголовная полиция. Я пришла по поводу господина Паульссена, он умер вчера ночью. Вы не могли бы что-нибудь рассказать мне об этом?
Санитар отступил назад, его халат издавал запах смерти.
– Сегодня утром он лежал в своей постели. Просто взял и заснул.
– Никто просто так не засыпает. Мы должны забрать его тело на экспертизу.
– Этого не потребуется, – улыбнулся санитар. – Наш врач уже выписал справку о смерти. Паульссен умер от сердечной недостаточности.
– Нет! – Ее голос эхом отражался от бетонных стен. – Сколько нам еще разъяснять это деревенским шаманам? От сердечной недостаточности не умирают!
Слишком много людей собралось в комнате для совещаний. Полицейский в форме и сотрудник управления по делам молодежи тоже присутствовали. Вехтеру нужно было поговорить с Оливером с глазу на глаз. Это, пожалуй, был единственный шанс на то, что мальчик что-нибудь расскажет. Но это противоречило всем предписаниям. С каждым днем возможность этого все уменьшалась.
Вехтер плохо распорядился своими ничтожными шансами. На самом деле он мог бы сегодня и воздержаться от допроса.
– Как дела, Оливер? – спросил он.
– Хорошо.