– Я проверяю ее каждые десять минут.

Выглядело это довольно правдоподобно. Например, так – капризной своевольной кинозвезде захотелось иметь в своей жизни такую же драму, как в ее фильмах. Нокс говорил мне, что она склонна к истерической перемене настроений, и я сам уже имел возможность в этом убедиться. Но про склонность к самоубийству мне никто не говорил.

– Проводи меня наверх, – сказал я.

Мы поднялись по лестнице, противоположной той, что вела в кабинет Розенкранца, и по тесному коридорчику мимо двух закрытых дверей прошли к приоткрытой двери. Но Мигель все равно постучал перед тем, как войти.

Единственным источником света здесь были два настенных бра, стилизованных под свечи в канделябрах. Они располагались по обе стороны огромной двуспальной кровати. Их свет оставлял желтые пятна на зеленых обоях. На потолке висела люстра, но она только создавала красоту. Открытая дверь сразу за постелью вела в ванную.

Мисс Роуз лежала на постели с ближней к нам стороны, окруженная со всех сторон разнокалиберными подушками, украшенными шнурочками и тесьмой, и только одна из этих подушек была обыкновенной, в наволочке, пригодной для спанья любого человека в любом состоянии. Из-под откинутого одеяла виднелась простыня. На ней безвольно покоилась правая рука мисс Роуз. Запястье было перевязано носовым платком, и я не сомневался, что такой же платок был и на второй руке. В общем, картина была словно скопирована со слезливой киношной мелодрамы.

Мигель приблизился к постели.

– Мисс Роуз… мисс Роуз! Здесь мистер Фостер, он пришел помочь.

Она не шевелилась, и он обратил ко мне полные тревоги и страха глаза. Мне было ясно, что он влюблен в нее. И кстати, зря.

Я тоже подошел, взял ее правую руку, перевернул и развязал платок. То ли она не имела серьезных намерений умереть, то ли просто не знала, как правильно это сделать. На ее запястье были два неровных поперечных, а не продольных пореза, и выглядело это так, словно она в первый раз была не уверена и сделала вторую попытку. Порезы были не так чтобы совсем уж поверхностные, но наложения швов не требовали. Кровь уже запеклась, и на платке оставалось всего лишь небольшое пятнышко. Я нагнулся и взял вторую ее руку – там была та же картина.

Я положил обратно на постель ее левую руку, и в этот момент веки ее дрогнули, и она проговорила что-то по-французски сонливым голосом человека, находящегося под наркотическим воздействием. Она еще что-то пробормотала, потом открыла глаза и, наверное увидев меня, перешла на английский:

– Я не умерла.

– А хотели? – спросил я.