— Все так, но он бы не хотел, чтобы ты вернулась к тому, что было у тебя раньше. Он бы совсем этого не хотел.

— А я и не вернусь, — говорит она. — Ты же знаешь, что он мне компанию нашу завещал? Страховка и всякое такое отошло к Элли, а компания моя. Я сама ей управлять не могу, и я спросила, не хочет ли Пит со мной поработать. Ну, так, на часть ставочки.

— А он?

— Сказал, да, потому что пенсия ему уже осточертела. Должно получиться хорошо. Я буду записывать всяких неплательщиков на компе, а он будет ходить и их доставать. Будет разносить повестки, если до этого дойдет. Но по-прежнему уже не будет. Работать на Билла… с Биллом… это были лучшие времена моей жизни. Я чувствовала… просто не знаю…

— Что тебя ценят?

— Да! Что меня ценят!

— Так и надо было себя чувствовать, — говорит Джером. — Ведь ты очень ценный человек. И была, и есть.

Она в последний раз бросает критический взгляд на цветы, отряхивает землю с рук и брюк и садится рядом с Джеромом.

— Он был мужественный, правда? И в самом конце тоже, хочу сказать.

— Да.

— Ага! — Она слегка улыбается. Билл бы сказал тут не «да», а «ага».

— Ага, — соглашается Джером.

— Джером, обнимешь меня?

Он так и делает.

— Впервые, когда я тебя встретила — когда мы нашли скрытую программу, которую Брейди закачал на компьютер моей двоюродной сестры Оливии Трелони, — я тебя боялась.

— Я знаю, — говорит Джером.

— Не потому, что ты черный…

— Черный — это клёво, — улыбается Джером. — По-моему, мы сразу пришли к согласию относительно этого.

— …а потому, что ты — чужой. Из внешнего мира. Я боялась всего и всех из внешнего мира. Я и сейчас опасаюсь, но не так, как тогда.

— Я знаю.