Он недоуменно уставился на Гоуэла. Неужели все дело в этом? Во врачебной ошибке, которую он допустил во время последнего сеанса с Глорией Ламарк?
Но почему тогда здесь Аманда, привязанная к каталке? Нет, наверняка есть и еще какие-то причины. Может быть, этот псих ее бывший любовник?
Томас Ламарк протянул руку и сорвал с его рта клейкую ленту. Боль при этом была такая, что Майклу показалось, будто у него отодрали часть лица.
– Вы хотите что-то сказать, доктор Теннент?
Глаза Майкла закатывались от боли. Он с трудом выдохнул:
– Это не имеет никакого отношения к Аманде. Отпустите ее.
Холодно глядя на него, Томас произнес:
– Глория Ламарк – моя мать. У нее была красивая грудь.
Майкл смотрел на него, плохо соображая от боли. Он попытался восстановить в памяти все свои беседы с доктором Гоуэлом. С этим душевнобольным, насквозь пропитанным злобой человеком. С человеком, который любил играть в игры. Он был умен и умел ловко выстраивать параллели. Погибшая жена. Голубь в клетке, разлученный с подругой. Настоящий маньяк контроля.
– Теренс, – сказал Майкл, – Аманда здесь совершенно ни при чем, прошу вас, отпустите ее.
Глаза его мучителя загорелись яростью.
– Нечего тут умничать. Меня зовут Томас.
– Я знаю вас только как Теренса Гоуэла.
– Эта женщина занималась с вами любовью. Она замарала свое тело вашим грязным семенем. Внутри ее семя человека, который убил мою мать. Скажите, доктор Теннент, вас в младенчестве вскармливали грудью?
Майкл попытался сообразить, какой ответ хочет услышать этот человек. И произнес уклончиво:
– Вероятно, да. Я не помню.