Он начал собирать сумку, одновременно запустил в компьютере на всю катушку песню из «Страны льда»,[130] чтобы заранее проникнуться настроем.

Лирическая баллада заполнила всю приемную:

— …и вылететь из клетки, словно птица вольная…

Мышлимир, напевая под нос, влез под стол, чтобы отключить зарядное устройство телефона.

— …есть сила у меня, есть сила выйти и захлопнуть эту дверь!

Дверь в учреждение неожиданно хлопнула, но закопавшийся в проводах Мышлимир Щонхор этого даже не заметил.

Ведь он так любил выдумку. Ведь он так любил приключения. Ну почему выдумка не приходит ко мне, — подумал он. — Ну почему?

— А вот и я, встану в солнце дня! — завыла вокалистка. — Что гнев тревожит мой!

Во время растянутого «о-о-о» в последнем слове Мышлимир вылез из-под письменного стола и увидел перед собой упыря. Упырь был высоким, худым, смертельно бледным, чуть ли не синим от усталости и декабрьского холода, его лицо сливалось в одно белесое пятно со снежно-белыми, неестественно седыми для его возраста волосами. Пятно же контрастировало с черным длинным пальто, темно-графитового цвета костюмом и серой, застегнутой на последнюю пуговку сорочкой. Простой галстук, идеально завязанный, украшенный тонким серебряным узором, тоже идеально вписывался в оттенки серости. Он был на тон темнее сорочки и на тон светлее пиджака.

— Уж много лет в объятья льда не знаю что влечет меня, — завершила вокалистка.

— Прием граждан окончен, — сказал Мышлимир, слегка перепуганный видимым в глазах незнакомца безумием.

— Это вопрос жизни и смерти, — прохрипел незнакомец металлическим голосом.

— Вы не понимаете, из-за вас я могу потерять работу, — сообщил Мышлимир, с трудом скрывая возбуждение, вызванное фактом, что у него появилась возможность провозглашать такие киношные банальности.

Прокурор постучал пальцами по краю столешницы. Было видно, что он пытается взять себя в руки, только гневное нетерпение било от него словно жар от пожара.

— Потерять не сможете, поскольку закон обязует ЗАГС предоставлять сведения прокуратуре. Потом вы получите от меня все квитанции.

— Ну ведь есть же процедуры, закон о защите персональных данных, у меня могут быть серьезные неприятности.

Седой прокурор в течение нескольких секунд выглядел так, словно бы готовил угрозы, которые должны были склонить чинушу к сотрудничеству, но вдруг его напряженное лицо расслабилось, глаза стали матовыми.

— Я скажу вам правду, — тихо сказал Шацкий, — потому что в жизни я дошел до такого этапа, что у меня нет желания врать. Ночью у меня похитили дочку, и все следы, по которым, в истерике, я шел с утра, оказались тупиком. Я бьюсь головой в стенку, а где-то там моя девочка, возможно, уже мертва. Я мог бы искать сейчас предписания, которые формально заставили бы вас сотрудничать. Я мог бы угрожать самыми изысканными способами, в конце концов, уж кто — кто, как не мы можем сделать жизнь неприятной. Но сейчас я прошу вас, как человека: закиньте мне эти фамилии, и мы посмотрим, что из этого выйдет. Хорошо?