Но подобного рода решение одно гарантировало, что последние выходные он сможет провести со своей шестнадцатилетней дочкой, Хеленой Шацкой. Самые обычные выходные. Они сходят в кино, отправятся на колдуны в «Старомейскую», черт его знает, быть может удастся даже на лыжах походить, если снег подержится. Вечером посмотрят телевизор, или же она отправится к знакомым, он же приедет за ней после полуночи и будет притворяться, что принимает ее старательно выговариваемые слова за чистую монету. В воскресенье он загонит девицу за уроки, чтобы нагнала дни отсутствия в школе. Самые обычные выходные отца и дочери-подростка.

А в понедельник признается, его арестуют, потом он попадет в тюрьму на долгие годы, и его жизнь закончится. Даже если он — как Теодор Шацкий — и выдержит, то этот день будет представлять собой конец его как прокурора, а прежде всего — как отца. Он не разрешит посещать себя, не позволит думать о родителе за решеткой. Он прикажет Хеле сменить фамилию и устраивать жизнь иначе. Быть может, после выхода заедет к ней, он уже в пенсионном возрасте, она будет зрелой женщиной после тридцати. Пообедают вместе, друг другу сказать им будет мало чего — и все.

С Женей все было проще. Друг друга они знали недолго, их не объединяли никакие официальные связи, детей у них не было. Ей он тоже запретит свидания с собой. Тогда она быстрее его забудет. Он ее любил, и по-своему его радовало то, что все случилось на раннем этапе их знакомства, так что она еще могла отряхнуться и двигаться дальше.

Шацкий сделал глоток кофе. Своего любимого, с большим количеством молока и двойной порцией ванильного сиропа. Когда он выпьет такой в следующий раз, ему уже исполнится шестьдесят. Это если все пойдет хорошо. А так, наверняка больше, поскольку он не собирался применять какие-либо штучки, чтобы снизить срок. Смешно, но в нынешнем мире полторы декады — это здоровенный шмат времени. Интересно, будет ли тогда в Польше какой-нибудь «Статойл»?[145] Сможет ли тогда бывший прокурор самостоятельно обслужить футуристическую кофейную машину?

Мысль о заключении его не пугала. Ему были известны реалии польских пенитенциарных заведений, вопреки сложившемуся обыденному мнению, это не были тюрьмы Третьего Мира или известные по американским фильмам места для унижений и убийств, где шайки чернокожих устраиваются в очередь, чтобы насиловать новичка в устроенном в готическом стиле подвале. Всего лишь общага, из которой нельзя просто так выйти, для воняющих потом мужиков в домашних тапках. Наверное, его лично немного помучат, как прокурора, но, что более вероятно, он сделает фурор в качестве знатока процедур. В конце концов, кто будет должен писать коллегам по камере жалобы на прокурорские решения, если не он.