Ощущение, что рядом, на периферии зрения, кто-то есть, никуда не пропало, но как-то ослабло – а может быть, я уже просто привык. Но я знал: что-то должно измениться. Мне нужен был внешний импульс, чтобы перезапустить свою жизнь.

Таким импульсом в конце концов стало письмо Говарда. Он имел пристрастие к электронной почте – вместо того, чтобы вываливать свой персональный багаж в «Фейсбук», как все нормальные люди, он предпочитал связываться со всеми через ресурс «Джи-мейл». Было очевидно, что на составление таких писем у него уходили часы или даже дни. Именно от него я узнал, как идут дела у всех членов нашей экспедиции. Мингма был занят в каком-то экологическом проекте, помогал тем, кто освещал разрушительное воздействие глобального потепления на долину Кхумбу. Тадеуш с Ирени опровергли несправедливые обвинения в гибели альпиниста и продолжали работать на Эвересте вместе с Дордже и Гйалуком. Нгима продвинулся вверх по карьерной лестнице, став проводником. Малколм оправился после эпизода в горах, где он едва не погиб, и занимался теперь лесозаготовками. Робби тоже не стоял на месте – сейчас он сфокусировал всю свою энергию на техническом скалолазании и болдеринге. Если учесть еще и Ванду, которая постепенно прокладывала путь ко всем высочайшим вершинам мира, можно было считать, что все ушли от мертвой зоны.

Говард наладил отношения с женой, занялся парусным спортом; в его письмах ощущались проблески наивной радости, которая – я в этом абсолютно уверен – была совершенно искренней. В последнее письмо, озаглавленное «Переломные моменты моей жизни», он вложил фотографии: свадьба, новорожденный сын, Говард в возрасте лет тридцати («Ганнибал Лектер, молодые годы»), размытый снимок, на котором они с Робби стоят на вершине Эвереста, и наконец – групповое фото, сделанное Ирени в базовом лагере после нашего первого разведывательного похода в ПБЛ. Я удивился, а затем меня захлестнула волна стыда. Я выглядел подтянутым, счастливым и крутым. Рядом со мной стояла смеющаяся Ванда. Я по-прежнему думал о ней каждый день, хотя и понимал, что надежды нет. Моя жизнь не похожа на голливудские фильмы, где в финале всегда побеждает любовь. Но больнее всего было видеть Марка. Он казался выше, чем я помнил; глаза скрыты солнцезащитными очками, на губах – неопределенная улыбка.

Щупальца стыда начали выползать из сейфа в моем сознании, куда я его загнал.

«Это не моя вина».

«Да какая разница, чья это вина? Он ведь был твоим другом».

И тогда до меня дошло. Я понял, что нужно делать. Я вернусь в базовый лагерь и попрошу Китайскую ассоциацию альпинизма Тибета разрешить мне установить памятный знак в честь Марка и Джульет. Насколько мне было известно, кто-то делал нечто подобное, но проверить я не удосужился – я зажегся этой идеей и боялся, как бы мой порыв не угас.