Хайленд вошел внутрь, а я вернулся домой к маме.

В утренних газетах не было ни слова о смерти Лу Каледонии. Либо номера ушли в печать прежде, чем появилась эта новость, либо событие было столь незначительным, что не заслуживало упоминания. Утром мама даже не спросила меня о вечернем походе в книжный магазин. То ли похороны занимали все ее мысли, то ли она попросту забыла. Сам я не собирался заводить об этом разговор. Маме и так было тяжело, и я не хотел лишний раз ее волновать.

Во время службы мы не давали воли эмоциям. Нас обоих раздражали излишние причитания, а устоявшиеся каноны католических церемоний практически не позволяли искренне выражать свои чувства. Я сидел на передней скамье рядом с мамой и монотонно повторял строки молитв и гимнов наизусть, несмотря на то что не ходил в церковь вот уже лет пятнадцать.

Я старался не думать о плохом. Вспоминал детство и время, проведенное с отцом. Он часто водил меня в библиотеку и позволял брать любые книги, какие я только пожелаю. Так я прочитал «В дороге», «Повелителя мух» и «Великого Гэтсби». Сам папа выбирал что-нибудь из списка бестселлеров и никак не высказывался о том, что читал я. За исключением одного случая. Незадолго до своего четырнадцатилетия я взял почитать «Преступление и наказание», и он мимоходом бросил:

– Вот это я когда-то читал.

– Ты читал эту книгу? – удивился я. – Для учебы?

– Нет. Мне просто захотелось. – Отец взглянул на меня поверх очков. – А ты уже все знаменитые книги прочел?

Я давно не вспоминал об этом случае, но здесь, в церкви, вновь осознал, что мой старик был вполне способен меня удивить. Сказать, что я хорошо понимал его, да и других людей, было бы ошибочно. Многое в нем оставалось для меня загадкой, да и для мамы, думаю, тоже. Но какое отношение к этому имел убитый книготорговец? Я подозревал, что уже никогда этого не узнаю.

Наша скорбная процессия переместилась к могиле. Похолодало, поднялся сильный ветер, принесший с запада серые тучи. Священник торопливо произносил молитвы и проводил ритуалы. Я отвлекся на мысли о еде, ожидавшей нас в цоколе церкви. Теплый куриный салат, кофе, персиковый пирог… За весь день я съел лишь склизкую облатку.

Когда служба наконец завершилась и мы отправились на стоянку, я увидел поодаль женщину. На ней были ветровка, рабочие сапоги и, несмотря на пасмурную погоду, огромные солнцезащитные очки. С расстояния было сложно определить ее возраст, но двигалась она весьма живо. Развернувшись, женщина залезла в кабину пикапа и уехала, прежде чем мы добрались до места.