На ней был халат в бело-розовую клетку. Она стянула воротник на груди, возможно, из-за холода.

Заложила за уши пряди волос.

Заговорила.

— Сэлинджер, — произнесла она хриплым голосом, — ты что тут делаешь?

— Пришел немного поболтать.

Я не стал дожидаться приглашения. Вошел, и все тут. После минутного колебания Бригитта закрыла дверь.

Внутри все так же воняло, но Бригитта сделала над собой усилие и немного прибралась. Бутылки с тумбочек исчезли, кое-где была вытерта пыль. На столике перед диваном уже не громоздились сплющенные банки и бутылки из-под форста. Старые газеты, прежде раскиданные повсюду, сложены в углу. Я заметил, что одеяла, которыми я спасал ее от переохлаждения, были аккуратно сложены, а сверху, словно трофей, лежал альбом в кожаной обложке.

Я помахал пластиковым пакетом, протянул ей:

— Вот, принес тебе завтрак.

— Ты что, завтракаешь «Четырьмя розами»?[52]

— Я — нет, — ответил я.

На кухне я нашел бокал. Сполоснул под краном, кое-как вытер. Вернулся в гостиную.

Бригитта сидела на диване, накинув одеяло на плечи. Ноги голые. И безволосые, как я не преминул заметить. Она прибралась в доме и сделала депиляцию.

Манфред.

Я налил бурбона в бокал и протянул ей:

— Твое здоровье.

Бригитта отвернулась. Я приблизился. Сунул бокал ей в руку. С силой прижал пальцы. Бригитта взвыла.

— Чего ты хочешь, Сэлинджер?

— Поговорить.

Бригитта рассмеялась: