Он регулярно навещает меня в Девоне, куда я приехала сразу после выписки. Сбоку на голове у меня навсегда останется шрам, хотя, когда волосы отрастут, он будет не так заметен. Сломанные ребра (поэтому так болело в груди) уже срослись, но запястье никак не проходит, и я пока не могу носить браслет, оказавшийся между мною и стеной, когда произошел удар. Сломанная при падении щиколотка почти в порядке.

– «Если бы» сведут вас с ума. Вы прекрасно себя проявили от и до, а если и допустили пару ошибок, так это жизнь, что поделаешь.

Вошла мама, неся на подносе кофе для нашего гостя, и услышала конец фразы. Она перехватила мой взгляд и отвела глаза, но я уже поняла, о чем она думает. Если я действительно хочу исцелиться, я должна рассказать правду. Свою последнюю тайну. То, о чем я не рассказывала мужу и больничному психологу.

Росс настоящий друг, я перед ним в долгу. А еще я в долгу перед собой.

Мне было одиннадцать лет, когда родители взяли к нам Дэниэла. Они уже не в первый раз приводили домой чужих детей. Помните, как папа обещал, что у меня вот-вот появится братик или сестричка? Позже я узнала, что у мамы выкидыш следовал за выкидышем и родители решили кого-нибудь усыновить – мне «для компании».

Конечно, это было достойное и высокоморальное решение, но мне в то время так не казалось.

Одни дети были более-менее, другие просто невыносимы. Несколько раз я возвращалась из школы и заставала маму играющей с очередным трехлетним малышом. Мне хотелось рассказать, как прошел день, но она была слишком занята: то должен прийти с проверкой социальный работник, то ей надо отвести ребенка к доктору, потому что у него хрипы в груди.

Я все понимала, но это же не были мои родные братья и сестры. Они отнимали у меня родителей и заставляли чувствовать себя чужой. В школе считали странным способ моих социально гиперответственных родителей подбирать себе приемного ребенка: дети жили у нас от нескольких дней до года, а потом их отдавали обратно и брали других.

Наконец родителям пришло известие.

– У тебя будет постоянный братик, – объявил однажды отец.

Я хорошо помню, что мы как раз ели вареные яйца в нашем ухоженном, аккуратном лондонском доме – на две семьи, с декоративной штукатуркой. Никакой роскоши: хотя мамина семья была зажиточной, роскошь шла вразрез с социальными принципами родителей.

– У него было трудное детство, – подхватила мама. – Родители бедняжки… словом, они совершали плохие поступки. Поэтому иногда он тоже ведет себя плохо. Он побывал в нескольких приемных семьях, а мы его усыновим, дадим ему настоящий дом. – Она обняла меня. – Ты хорошо поступишь, Лили, если будешь ему заботливой старшей сестрой. Позаботься о нем вместе с нами.