Я киваю:

– Да.

– Хорошо?

Я снова киваю.

– У тебя есть номер того копа?

– Литла. Есть.

Я заглядываю в прорезь жалюзи. На той стороне сквера видно какое-то мелькание. Входная дверь Расселов распахивается – яркое полотнище белого света на фоне серой мороси.

– Хорошо, – говорит Эд, но я его больше не слушаю.

Дверь закрывается, и на крыльце появляется женщина. На ней пальто до колена, красное, как пламя факела; над головой у нее покачивается полупрозрачный полумесяц зонта. Я протягиваю руку к лежащей на столе камере, подношу к глазам.

– Что ты сказал? – спрашиваю я у Эда.

– Хочу, чтобы ты поберегла себя.

Я смотрю в видоискатель. Вниз по зонту струятся ручейки дождевой воды, напоминающие варикозные вены. Я опускаю объектив, приближаю лицо самозванки – чуть вздернутый нос, молочная кожа. Под глазами тени. Не спала ночь.

Пока я прощаюсь с Эдом, она медленно спускается в своих высоких сапогах со ступеней крыльца. Останавливается, достает из кармана телефон, рассматривает его, потом убирает и поворачивается в мою сторону. Под куполом зонтика ее лицо кажется размытым.

Мне надо с ней поговорить.

Глава 61

Глава 61

Сейчас, пока она одна. Сейчас, пока Алистер не сможет вмешаться. Сейчас, пока у меня стучит в висках.

Сейчас.

Я влетаю в холл, несусь вниз по лестнице. Я смогу это сделать, если не буду задумываться. Если не буду думать. Не думать. Размышления ни к чему меня не привели. «Суть умопомешательства в том, Фокс, – любил напоминать мне Уэсли, – что человек снова и снова делает одно и то же, ожидая другого результата». Так что перестань думать и начни действовать.

Конечно, прошло всего три дня с того момента, как я действовала – именно таким образом – и оказалась на больничной койке. Пытаться повторить это – безумие.