– Так зачем вы были в его спальне? – спрашивает меня Норелли.

– Она шпионила за мной, – отвечает Дэвид.

Я краснею, но делаю ответный выпад:

– Вы взяли у меня резак для картона.

Он делает шаг вперед. Я вижу, что Литл напрягся.

– Вы сами мне его дали.

– Да, но потом вы положили его на место, ничего мне не сказав.

– Угу, у меня он был в кармане, когда я шел помочиться, и я положил резак на место. Так-то.

– Получилось, что вы вернули его как раз после того, как Джейн…

– Довольно! – шипит Норелли.

Я подношу стакан к губам, вино плещется у краев. Под взглядами окружающих делаю большой глоток.

Портрет. Фотография. Серьга. Резак для картона. Все доводы опровергнуты, все лопнуло, как мыльный пузырь. Не осталось ничего.

Почти ничего.

Я сглатываю, делаю глубокий вдох.

– Знаете, он сидел в тюрьме. – Эти слова слетели с моего языка, но я не в силах поверить, что произнесла их, не в силах поверить, что слышу их.

– Он сидел в тюрьме, – повторяю я, и кажется, становлюсь бесплотной. Однако продолжаю: – За нападение.

Дэвид стискивает зубы. Алистер пристально смотрит на него, а Норелли и Итан – на меня. А Литл – у Литла невыразимо печальный вид.

– Так почему бы вам не разобраться с ним? – предлагаю я. – Я вижу, как убивают женщину, – размахиваю я телефоном, – а вы говорите, что мне это померещилось. Говорите, я лгу. – Шмякаю телефон на столешницу кухонного острова. – Я показываю вам портрет, который она нарисовала и подписала, – я указываю на Алистера, на рисунок у него в руке, – а вы говорите, что я сама его нарисовала. В том доме живет женщина, которая выдает себя за другую, а вы даже не удосужились проверить. Даже не попытались.

Я делаю вперед небольшой шажок, и все отступают назад, словно я – приближающийся шторм, словно я – хищник. Ладно.

– Кто-то приходит в мой дом, когда я сплю, фотографирует меня и присылает снимок – а вы обвиняете меня.