– «Луи Витон»… Слушайте, я сижу здесь, принимаю деньги, они платят и расходятся по комнатам, я их не проверяю. – Смарт хохотнул. – Может, она только по ночам выходит, типа, как летучая мышь. – И он взмахнул руками, отчего по его жирным плечам пошла рябь.

– Ладно, пошли наверх, – сказал Майло.

Смарт перекрестился.

Теперь засмеялся лейтенант.

– Способ обретения уверенности?

– А?

Майло повторил его жест.

– А-а, ну ладно, – сказал Смарт.

* * *

Коричневая дверь, столько раз крашеная-перекрашеная, что формой теперь напоминала подтаявшую шоколадку, вела на лестницу. Штукатурка со стен цвета зеленого горошка местами осыпалась до дранки, а местами отсырела и заросла черной плесенью. Мраморные ступени, раньше белые, теперь были покрыты серыми, коричневыми, желтыми и другими пятнами неясных оттенков. Деревянные балясины перил давно уничтожили вандалы, и лишь отдельные стойки, расколотые или пострадавшие как-то иначе, напоминали о том, что они здесь когда-то были.

Мы пошли наверх.

От этажа к этажу ароматы варьировались, но все же основу композиции составляли запахи мочи, засохшей рвоты, жженой серы и все того же средства от клопов, только еще более едкого. Судя по тому, что на каждой площадке лестницы кучами лежали дохлые тараканы, клопы и прочие насекомые, инсектицид работал. А вот от чего издохли крысы, чьи тушки разлагались на площадках третьего, четвертого и шестого этажей, сказать было трудно. Один трупик был, кстати, совсем свежий, и кто-то – возможно, не слишком привередливый собрат – вскрыл ему нутро и полакомился потрохами. Хотя, может, это была кошка. А может, и вообще неизвестно кто.

Это безобразие даже привлекло внимание Майло, так что он остановился, вынул из кармана платок, промокнул им вспотевший лоб и попытался выровнять дыхание.

Пыхтеть он начал уже на втором этаже. Его потовые железы работали сверхурочно, волосы промокли и так приклеились к голове, как будто он только что вышел из душа.

Я был сух. Возможно, регулярные пробежки вверх по Глен и обратно давно обезводили мой организм, или я просто был в хорошей форме. Однако это не спасало меня от ощущения ваты во рту и рези в глазах, которая появлялась всякий раз, когда я переводил взгляд с предмета на предмет. Перед дверью седьмого этажа Майло расстегнул кобуру и, обернув ладонь платком, точно перчаткой, взялся за ручку.

При первом же прикосновении ручка отделилась от двери и с грохотом упала на пол. Майло сунул в дыру палец, поддел им язычок замка, сдвинул его и толкнул дверь.

Коридор, открывшийся нам за ней, своей длиной не посрамил бы терминала прибытия международного аэропорта Лос-Анджелеса. В остальном картина была все та же: осыпающаяся штукатурка и кислая, въедливая вонь. Середину пола, выложенного крошечными белыми шестиугольниками плиток, занимала красная дорожка на резиновой основе, вся в дырках. Черные плиты дверей, которых в этом коридоре были десятки, отличались лишь цифрами наклеенных на них ярлыков.