В тюрьме Адлер написал безумный трактат, в котором пытался опровергнуть теорию относительности Эйнштейна.

Эйнштейн, приходивший в себя в Альпах, был единственным на земле человеком, помнившим первоначальную версию событий, – и потому незачатый Штюргком сын явился именно к нему.

В первой временной линии сын Штюргка родился в 1918 году, и к этому моменту достиг десятилетнего возраста, но его зачатие и рождение остались в той временной линии, которую Эйнштейн аннулировал. Во сне ученый повстречался с обездоленным беспризорным ребенком и, терзаясь чувством вины за свое вмешательство, пригласил потерянное существо в свое сознание.

Лизерль тоже нашла беспризорного, о котором могла заботиться. Прежде чем броситься и позвать на помощь для упавшего отца, она подхватила со снега одного из невероятных младенцев, и, хотя к ее возвращению остальные малыши пропали, унесенный ею мальчик оказался здоровеньким. Лизерль говорила, что он был слишком толстым, и еще признавалась отцу, что ее беспокоит угловатый затылок ребенка. Эйнштейн пощупал собственный затылок, но ничего не сказал. Лизерль назвала мальчика Дереком.

Эйнштейна стали преследовать страшные сны: часто повторялся кошмар, в котором он падал – не срываясь с горного уступа в Альпах, а выпадая из своего бытия, и в результате у Германна и Паулины Эйнштейн никогда не рождался сын по имени Альберт. Он понимал, что таким образом его подсознание примеряет на себя судьбу сироты, существовавшего теперь только у него в голове.

Во сне дух назвался Мэттом. От безысходности Эйнштейн рассказывал ему сказки, делился своими математическими догадками, без конца импровизировал на скрипке, чтобы хоть как-то развлечь. Смотрел на небо и рассказывал ему о солнце, луне и звездах.

И вот однажды ночью дух пропал из его сновидений, а наутро Лизерль сказала отцу, что ей всю ночь снился мальчик, который называл себя Мэттом и просил позволения войти, но она почувствовала, что ребенок мертв, и не разрешила ему.

Ужаснувшись, Эйнштейн отослал дочь вместе со спасенным ею ребенком в Берлин – к знакомой женщине, вернее, к своей старой любовнице Грете Маркштейн. Какое-то время он помогал им деньгами.

Очнувшись ото сна, Маррити смущенно улыбнулся, однако никто на него не смотрел. Мишел в ногах кровати тихо говорил по-немецки: задавал вопросы и умолкал.

Фрэнк посмотрел налево – Лепидопт держал его за руку, неотрывно глядя на Мишеля, но Маррити не сомневался, что последние несколько минут он сжимал ладонь Эйнштейна или призрака Эйнштейна.

Шарлотта сжала его правую руку, и Маррити сообразил, что ей не надо даже смотреть на него, чтобы знать, что он немного подремал.