В конце коридора уже виднеется дверь моего кабинета. Огромная, как гора, она сверкает и переливается разными цветами, как будто ее выложили драгоценными камнями и кусочками зеркал. Перед ней стоит маленькая серая лошадка, а на лошадке сидит обезьянка – коата. Она сжимает в лапках бокал мартини и курит «Мальборо лайт». Я приближаюсь к двери, и обезьянка начинает смеяться. Присматриваюсь внимательнее и вижу, что обезьянка – это Лукас, а лошадка – Сид, бармен из «Никс-бара». Они распахивают передо мной дверь, и вслед за ними я захожу в кабинет. Здесь все выглядит совершенно обычно, как всегда. Сумка, которую я только что держала в руках, висит на крючке, на столе – полная бутылка воды и кружка кофе. Истории болезни, что я приносила Рэйчел, аккуратно лежат рядом с телефоном.

Лошадка Сид забирается в кресло для пациентов и сворачивается клубочком, собираясь вздремнуть. Он трогательно складывает все четыре копытца вместе, зевает и пристраивает на них свою лошадиную мордочку. Обезьянка Лукас допивает мартини, в последний раз затягивается сигаретой и кидает окурок в бокал, где еще осталось немного жидкости. Он похлопывает Сида по голове – тот уже уснул – и вспрыгивает ко мне на стол.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я.

– Я пришел тебя убить. Какая-то вещь в твоем кабинете отравлена, и, когда ты найдешь ее, ты умрешь. – Обезьянка Лукас берет трубку и набирает номер телефона дома моей матери.

– Как мне ее найти?

– Тебе придется все перепробовать и проверить.

Он выпрямляет спиральный телефонный провод и карабкается вверх по стене. Потом цепляется за грязную пластмассовую пластину на потолке и висит вниз головой, держась за нее лапами и прижимая к себе огромный телефон. Я копаюсь в ящиках стола, пытаясь отыскать там что-то, чего быть не должно. Например, старинный пузырек с лекарством, с черепом и скрещенными костями на наклейке. Такие показывают в мультфильмах в субботу утром. Я слышу, как обезьянка Лукас щебечет что-то в трубку, договариваясь с моей матерью. Они плетут заговор у меня за спиной.

Паника пронзает меня, как сердечный приступ. Я начинаю судорожно рыться в черных дырах кабинета. Делаю глоток воды из бутылки и сплевываю. Пробую кофе. Достаю из мусорной корзины наполовину съеденный бублик и пробую его тоже – вдруг он отравлен. Ничего. Ничто меня не отравляет. Паника не стихает. Чем дольше длятся мои поиски, тем больше предметов возникает в кабинете. Он наполняется вещами быстрее, чем я успеваю их проверять. И все, что я слышу, – это статический шум на другом конце телефонного провода и безумное обезьянье хихиканье.