Росс тем временем весело смеялся. Его забавляло то, как Чарльз изумлялся и негодовал, сталкиваясь с абсурдностью этого мира. Когда Чарльз остановился, чтобы перевести дух, его собеседник уже буквально умирал от смеха.

— Что? Я настолько смешон?

— Нет, — отозвался Росс, переводя дух. — Я почти забыл, насколько ты классный, когда говоришь о чем-то в запале. Пожалуйста, продолжай.

— Наверное, нет нужды говорить, что затем они разделили эти три куска сосиски на еще три, помельче, и каждый кусок имел начало, середину и конец.

Росс положил руку на плечо Чарльза, не в силах перестать смеяться. Чарльз подождал, пока тот успокоится.

— И ты не попытался прочесть им небольшую лекцию? Да ладно, признайся же.

— Я как специалист по нарратологии сказал им, что если уж им так нужно упрощать сюжет, то они могли бы обратиться к более утонченной структурной теории.

— А такая есть?

— Да, есть. К сожалению, эта теория принадлежит профессору из Румынии, который до сих пор снял не много фильмов. За некоторым исключением, до падения коммунизма румынский кинематограф был пропитан идеологией, а сразу после революции все стало еще хуже. Но это не важно. Этот профессор, Думитру Карабат, делит сценарий на пять частей и называет эти части «ритмементами», то есть ритмическими элементами. Я пытался объяснить им, что в каждой из этих частей есть что-то вроде основной идеи, основного действия. Я привел им примеры из знаменитых романов и фильмов. В качестве главного примера я привел фильм, о котором все в Голливуде говорят, что это икона американского кинематографа, — «Гражданин Кейн». Я следовал тут за румынским профессором. Часть первая: Кейн всего лишь хочет играть, потому что в детстве ему играть не давали. Часть вторая: Кейн получает огромное состояние и по-прежнему хочет играть, но ему снова не позволяют. Часть третья: освободившись от гнета, он начинает играть по-крупному. Часть четвертая: его игра прерывается серией жизненных разочарований. И наконец, часть пятая: Кейн умирает и на смертном одре произносит загадочные слова, вокруг которых строится весь фильм: «розовый бутон». Мы узнаем, что так назывались его санки — метафора игры, которой он был лишен в раннем детстве.

Заслушавшись, Росс перестал смеяться.

— Ладно. Я пытался объяснить им, что части первая, третья и пятая неразрывно связаны: Кейн играет, играет всерьез, играет до конца. А во второй и четвертой части ему не разрешают играть, потому что его игра всех разочаровывает. На этой простой схеме видно, что есть непрерывность между «ритмементами» первым, третьим, пятым и вторым и четвертым, а также противоречие между последовательными частями. Часть вторая противопоставляется первой, но сходится с четвертой, которая противопоставляется третьей, и так далее. Я втолковывал им, что только такие обширные и сложные взаимоотношения противоположностей и сходства создают ритм, необходимый для успеха фильма.