В этот вечер, однако, с обретением умиротворенности что-то не складывалось.

Его взгляд постоянно смещался с ее лица на часы и окно, за которым едко-желтый день медленно переходил в сумерки.

В руке он держал маленький блокнотик. Пролистывал его, читая загадочные слова, которые произносила Барбара.

Если попадалась любопытная последовательность, озвучивал ее:

«…мягкий черный легкий дождь…»

«…смерть солнца…»

«…костюм пугала…»

«… печень жирного гуся…»

«…узкие улицы, высокие дома…»

«…цистерна для тумана…»

«…странные формы… призрачное движение…»

«…чистый звон колоколов…»

Он надеялся, что Барбара, услышав слова, произнесенные ею в коме, заговорит вновь, возможно, продолжит какие-то из этих фраз, и они обретут смысл.

Порою после чтения записанного в блокноте она что-то и говорила. Но не было случая, чтобы разъяснила ранее сказанное. Вместо этого в блокноте появлялись новые, ничего не значащие обрывки фраз.

В этот вечер она реагировала молчанием, а иногда вздохом, лишенным эмоций, словно была машиной, которая дышала в некоем ритме с более громкими выдохами, вызванными случайными энергетическими всплесками.

Прочитав вслух еще несколько обрывков фраз, Билли убрал блокнот в карман.

Взволнованный, он произносил ее слова слишком громко, слишком торопливо. В какой-то момент услышал себя и подумал, что голос его звучит злобно, не принося Барбаре никакой пользы.

Он прошелся по комнате. Окно так и манило его.

Интернат «Шепчущиеся сосны» находился рядом с пологим склоном, полностью занятым виноградником. Так что из окна открывался вид на посаженные стройными рядами виноградные лозы с изумрудно-зелеными листьями, которым осенью предстояло стать алыми, и гроздьями маленьких ягод, только начавших наливаться.

Проходы между рядами лозы были черными от теней и пурпурными от выжимок винограда, используемых в качестве удобрения.