Томас наклонился ко мне; наше дыхание в тишине казалось грохотом лавины – уж не знаю, страх тому был причиной или желание. Может быть, он создавал видимость понятной причины, по которой мы могли бы оказаться в коридоре, на случай, если бы нас обнаружили. Или, может быть, он хотел сократить оставшееся между нами расстояние настолько, насколько хотелось бы и мне.

Его веки затрепетали и опустились, но желания, которое я увидела в его глазах, было достаточно, чтобы погубить меня на месте. Я подняла лицо, позволяя нашим губам соприкоснуться, едва-едва, на самое короткое мгновение. Это была лишь тень поцелуя, но даже она зажгла огнем все тело. Резкий выдох Томаса оказался достаточно громким, чтобы мое сердце остановилось, и каждая мышца его тела напряглась, когда шаги стражников внезапно остановились.

Гвардейцы остановились совсем недалеко от того места, где стояли мы, стиснутые вместе; их тихая болтовня прекратилась. Не издавая ни звука, Томас уничтожил последние крохи расстояния между нашими телами. Каждый дюйм его тела касался меня, когда он спрятал меня, укрывая от возможного взгляда.

Мы замерли, едва дыша, стиснутые, как в ловушке, между стеной и стражниками. Я едва могла думать здраво. Логика взяла выходной и не стала возвращаться. Я боролась с безотчетными желаниями, не оставлявшими меня, и старалась плотнее прижать руки к бокам, а не скользить ладонями все выше.

Казалось, прошел не один десяток лет, пока гвардейцы двинулись дальше по коридору. Ни Томас, ни я не двигались. От наших тел исходил жар, пробуждавший самые неприличные мысли изо всех, какие когда-либо приходили мне на ум. Девушка, красневшая от одной мысли о том, чтобы проявить свою страсть, ушла безвозвратно.

Господи помоги, я хотела, чтобы это поскорее закончилось. Если бы я не поцеловала Томаса, я бы сгорела дотла. Тетю Амелию наверняка потрясла бы моя греховность, но мне было не до того. Если бы подобная романтика не была минутным помрачением, которое мы едва ли могли себе позволить, я бы хотела никогда не выздоравливать от этой лихорадки. Но даже когда эти разумные мысли изгнали все прочие, мне было очень трудно прервать наше соприкосновение.

Наконец Томас отодвинулся достаточно, чтобы шептать мне на ухо, его губы скользили вдоль моего подбородка.

– Ты, безусловно, прикончишь мое достоинство, Уодсворт.

Я сладко улыбнулась, позволяя себе перевести дыхание.

– Ему давно пришел конец, друг мой. Идем, нам нужно пошевеливаться, пока они не двинулись обратно.

И пока я не решила забыть о криминалистике и расследовании и провести остаток ночи, целуя его в пустынном коридоре, невзирая на убийцу, что прогуливается где-то поблизости. Удивленная улыбка осветила лицо Томаса, и я поняла, что он что-то шепчет.