— Я знаю.

Она раскрыла объятия, и мальчик поднялся и обнял ее. Констанс поцеловала его в лоб, и затем по очереди в обе щеки, после чего отпустила его и позволила монаху по имени Церинг взять его за руку и, миновав весь двор, отвести в цитадель монастыря.

Отпершись на одну из колонн, Констанс посмотрела на необъятную, горную панораму. Откуда-то снизу она услышала шум: голоса, ржание лошади. Видимо, в монастырь приехал посетитель. Констанс не обратила на это никакого внимания. Она окинула вялым взглядом далекий лес, росший у подножия гор и потрясающие отроги Белой горы, которая высилась рядом с ней. Запах сандалового дерева стал разноситься вместе со знакомыми звуками песнопений. Посмотрев на обширную панораму, она ощутила — как это часто бывает в наши дни — смутное чувство неудовлетворенности, потребности свершения, решения поставленной задачи. Ее беспокойство озадачило ее: она была со своим сыном, в прекрасном и спокойном месте, походящим для медитативных размышлений и созерцаний. Чего еще ей было желать? И все же ее беспокойство только усиливалось.

— Введи меня во все возможные несчастья, — тихо пробормотала она древнюю буддийскую молитву. — Только таким путем я смогу превратить зло в добро.

Теперь голоса зазвучали в темном проходе позади нее, и она обернулась. Через мгновение во двор вошел высокий мужчина, одетый в пыльный костюм для путешествий.

В изумлении Констанс вскочила на ноги.

— Алоизий!

— Констанс, — откликнулся он.

Он направился к ней быстрым шагом, но затем внезапно остановился, как будто почувствовал неуверенность. После неловкой заминки он жестом предложил ей расположиться на зубчатых стенах. Они сидели бок о бок, и она просто смотрела на него — слишком удивленная его внезапным и неожиданным появлением, чтобы говорить.

— Как ты? — спросил он.

— Хорошо, спасибо.

— А твой сын?

Ее лицо засияло.

— Он самый прекрасный мальчик на свете: он очень быстро учится, буквально излучает счастье и к тому же полон доброты и сострадания. Чтобы встретиться с ним с холмов спускаются дикие животные и птицы, они совершенно его не боятся, а он выходит к ним и кормит их с рук. Монахи говорят, что он — воплощение всех их надежд и даже больше.

После этого рассказа отчего-то было сложно продолжить разговор. На патио опустилось неловкое молчание. Пендергаст выглядел странно неуверенным. Казалось, ему потребовалось собрать в кулак все свои силы, чтобы снова заговорить.

— Констанс, мне нелегко… и я не могу в достаточной мере изящно выразить словами то, что должен сказать. Поэтому я скажу как можно проще. Ты должна вернуться со мной.