– Слишком подозрительно все выглядит со стороны. – Оскар прищелкнул языком. – И потом, они друзья детства…

Я невольно перевожу взгляд на ящик для ножей за его спиной: одного нет как не было.

Мне становится не по себе, и я не сразу могу понять, что именно так меня смущает. Холод, которым веет от этой СМС-переписки, ощущение пропасти, разделившей бывших друзей детства. Я представляю себе Эби и Юнатана, как они лежат каждый в своей постели в разных концах города и снова и снова перечитывают сообщения друг друга, пытаясь понять…

– На этом переписка прекратилась. Это то, что мы можем видеть, по крайней мере. Конечно, Эби мог подтереть то, что было дальше, но в этом случае он не должен был оставлять вот это… – Оскар подносит к глазам Бирка мобильник. – Это Юнатан написал Эби вечером накануне демонстрации в Роламбсхофспаркене, и дальше уже ничего нет.

Ю.А.: Возле качелей завтра в восемь утра. У меня есть кое-что для тебя.

Э.Х.: Что?

Ю.А.: Там узнаешь. Только приходи один.

– То есть они встречались в восемь утра в день демонстрации? – спрашиваю я.

– Такие выводы мы можем сделать, по крайней мере, – говорит Бирк.

– Вам известно, что Хакими делал дальше?

– Да, – отвечает Оскар. – Он приехал сюда. У нас было собрание перед демонстрацией, назначенной на одиннадцать часов. Эби говорил о Лизе Сведбрег, что она заболела и не может прийти.

Я постукиваю ногтем по снимку с четырьмя молодыми людьми. На лице Юнатана Асплунда видны глубокие шрамы, словно заключающие его лицо в скобки: один из них пересекает его правую бровь, другой проходит по низу левой щеки.

– Серьезные отметины, – замечаю я.

– Среди них такие украшения – не редкость, – отвечает Оскар.

– Он упоминал Антонссона, – осторожно начинает Бирк. – Вы и в самом деле что-то против него затевали?