Светлый фон

Сестра, презиравшая ее настолько, чтобы погубить?

Затем Зельда, принявшая смерть от рук той же женщины.

Сломленная мать, сломленная дочь?

И вот теперь следующее поколение – сын, которого я никак не мог найти.

Знание о том, что случилось с Овидием, ощущалось чем-то далеким, вне фокуса и досягаемости; одной из тех движущихся целей, которые бесконечно и безуспешно преследуешь в снах с тревожным пробуждением.

А потом мне подумалось вот о чем. Опять о деле Урсулы Кори. Бракоразводный адвокат ее мужа Эрл Коэн – восьмидесятилетний старик с Беверли-Хиллс – нарушил конфиденциальность и тем самым помог раскрыть дело, объясняя этический провал праведным деянием смертельно больного доходяги.

Хилого и хрупкого, кожа да кости. «Мне отпущены месяцы, а не годы».

«Мне отпущены месяцы, а не годы».

Прошел год. Это можно вычеркнуть.

Я еще немного посидел, отыскал у себя в книге номер Коэна и уже собирался его набрать, когда со мной связалась моя служба со срочным сообщением от Джудит Марс.

Я позвонил в голливудский приют «Светлое утро».

– Приветствую, доктор, – сказала в трубку Джудит. – У нас сейчас здесь Чет Бретт; говорит, что не возражает побеседовать о Зельде Чейз. Но вы же знаете, это может перемениться в любую секунду. Вы где-то рядом?

– В сорока минутах езды. Уже мчусь.

– Вау, – сказала она. – Постараюсь его удержать. Он всегда голодный – может, угощенье поможет… Только вы постарайтесь уложиться в сорок.

* * *

Я уложился в тридцать четыре. Джуди за столом работала над своим ноутбуком. В задней части вестибюля сидели в креслах двое пустоглазых мужчин, но полутораметровым норвежцем ни один из них явно не был.

При виде меня Джудит развела руками:

– Вы уж извините, но внутри он не остался. Вернулся к своей машине. Пять минут назад был еще там, на парковке. – Она указала в восточном направлении. – Приближаться лучше медленно, чтобы не всполошить его. Вашего имени он может не помнить.

Я поспешил наружу. Машина стояла на виду, но я намеренно прошел мимо. Горохово-зеленый «Плимут» был по возрасту не моложе моей «Севильи», только гораздо менее ухожен. Задний отсек по самую крышу забит сложенной одеждой и картонными коробушками. На водительском сиденье сидел мужчина. В каждой руке он держал по половинке «Орео»[45] и увлеченно слизывал с них крем. Я медленно тронулся вперед.

Несмотря на теплый день, окна машины были закрыты. Я приблизился к переднему пассажирскому окну, выжидая, повернется ли он в мою сторону. Когда он этого не сделал, я тихонько постучал по стеклу. В этот момент мужчина убрал обратно в рот загнутый язык, а затем повторно высунул его и плотоядно лизнул печенюшку. Чтобы привлечь внимание, я помахал рукой. Лишь когда постучал по стеклу еще раз, мужчина повернулся и изучил меня взглядом.