И еще, Хэмлок, мне следовало бы сделать вам замечание — вы вернули нам Клемента Поупа в совершенно нетоварном виде… Моего гнева вы избежали лишь потому, что я давно уже намеревался подвергнуть его вполне заслуженному наказанию… Так почему бы не вашими руками?.. Поуп отвечал за установление вашего объекта и не сумел точно определить интересующую нас личность… В качестве последнего средства для достижения этой цели он выступил с идеей использовать вас в качестве приманки… Разумеется, это была весьма второсортная идея, исходящая от человека напуганного и малокомпетентного, но плодотворных альтернатив у нас не было… Я был уверен, что из этой заведомо сложной ситуации вы выйдете живым, и, как вы сами видите, я оказался прав… Поуп уволен из рядов СС и теперь выполняет значительно менее ответственную работу, составляя протокольные речи вице-президента… После того избиения, которому вы его подвергли, он стал для нас совершенно бесполезным… Он теперь страдает тем, что у охотничьей собаки называется «страх ружья».

С большой неохотой перекладываю ваше личное дело в разряд «резервных», хотя, признаюсь вам по секрету, миссис Цербер не разделяет моих сожалений… Честно говоря, в глубине души я подозреваю, что пройдет совсем немного времени и мы снова будем сотрудничать… Принимая во внимание ваши вкусы, гонорара вам хватит не более чем на четыре года, а дальше — как знать?

Поздравляю с весьма изобретательным выходом из кризиса, и всего вам самого наилучшего в вашем лонг-айлендском храме, воздвигнутом вами по вашему же образу и подобию.

Пленка кончилась, ее конец захлопал по панели, катушка закрутилась быстрее. Джонатан выключил аппарат и отставил его в сторону. Он медленно покачал головой и беспомощно сказал самому себе:

— О, Господи!.. Ну-ка… Значит, сорок две вниз на раз, два, три, четыре…

Бену нелегко было войти в дверь. А войдя, он выругался и злобно пнул ее. Громко топая, он втащил громадную корзину фруктов, обернутую в целлофан.

— Вот, — сердито сказал он и сунул свою шуршащую ношу Джонатану, который безудержно смеялся с того самого момента, как Бен ворвался в палату.

— Что это за чудо ты мне принес? — спросил Джонатан между приступами смеха.

— Не знаю. Фрукты и тому подобное говно. Им тут внизу, в холле, приторговывают. Ну что тут, черт возьми, такого смешного?

— Ничего — Джонатан даже обмяк от смеха. — Это, пожалуй, самая приятная вещь, которую я в жизни от кого-нибудь получал, Бен.

— Да иди ты в жопу!

Кровать затряслась от нового приступа смеха. Хоть Бен и в самом деле выглядел глупо, сжимая украшенную ленточками корзину в своих мощных лапах, в смехе Джонатана было нечто истеричное, вызванное затяжной скукой и клаустрофобией. Бен поставил корзину на пол и, ссутулившись, сел на стул возле кровати. Он сложил руки на груди и являл собой воплощение кротости, хотя, пожалуй, несколько сердитой.