– Блумберг говорит, что папа подтверждает мое алиби.

Глаза адвоката округляются. Он чешет нос.

– Ну да, – говорит Агнес Телин и смотрит на Блумберга. – Однако все не так просто.

– Нет? А в чем дело? – спрашиваю я.

– Бывает трудно установить точный момент, когда наступила смерть.

– А соседка? Она ведь слышала крики около часу ночи.

Агнес Телин не отвечает. Я еще не решила, что именно расскажу ей.

– Стелла, ты можешь точно вспомнить, что именно ты делала после того, как ушла с Главной площади?

Я тяжело дышу. С памятью у меня все в порядке. Я точно помню, что я делала.

– А что говорит папа?

Агнес Телин смотрит мне прямо в глаза:

– Твой папа утверждает, что вечером в пятницу ты вернулась домой ровно в двадцать три сорок пять. Говорит, что он совершенно уверен.

Я не понимаю. Неужели папа собирается лгать на суде?

– Он говорит, что разговаривал с тобой. Это так?

Я ерзаю на стуле, но ничего не говорю.

Во взгляде Агнес – почти мольба.

– Так когда же ты пришла домой в тот вечер, Стелла?

Она подается вперед, но я смотрю мимо Агнес Телин, мимо всего, прямо в голую стену позади нее. Я думаю об Амине. И снова как будто слышу ее перепуганное дыхание. Вижу ее убитый взгляд.

– Сведения твоего папы соответствуют действительности? В тот вечер ты пришла домой без четверти двенадцать?

– Хм…