Я крепко обняла Стеллу и заплакала, уткнувшись ей в плечо:

– Прости, дорогая моя, прости. Я ничего не имела в виду.

Однако все было напрасно. Мы обе прекрасно понимали, что я имела в виду.

Когда я выхожу из зала, Адама нигде не видно. Скамейки у стойки администратора заняты другими людьми. Я делаю несколько шагов по коридору, но Адама не вижу.

Где же он?

Только что перед судом он клялся Богом, что его дочь была дома, когда тот мужчина истекал кровью на детской площадке в другом конце города.

Он должен быть в совершенно убитом состоянии.

Сердце стучит, я быстрыми шагами сворачиваю за угол. Мой муж сидит съежившись на скамье возле туалетов с таким видом, словно все косточки в его теле переломаны.

– Дорогой мой! – шепчу я. – Я так горжусь тобой!

Я обнимаю его одной рукой. Его тело кажется застывшим. Я осторожно прислоняюсь к его плечу, и мягкое тепло разливается в груди. Не только ради Стеллы и Амины я все это делаю.

– А если это не поможет? – шепчет он. В его взгляде – отчаянная мольба. – Что я наделал?

Я глажу его по затылку и спине.

– Я рядом, – шепчу я. – Мы вместе.

Это не так уж и много, но лучшего утешения я не могу предложить. Все эти долгие недели я наблюдала за его муками совести и сопоставляла их со своими. Аналогично тому, как Адам нарушил свою профессиональную этику, так и я пошла против всего, что для меня свято. Юриспруденция всегда была моей религией. Конечно, у нее есть свои недостатки, однако на протяжении всей своей профессиональной жизни я искренне верила в законность и правопорядок как основу современного общества. Видела в них оптимальную возможность регуляции демократических отношений. Теперь я не знаю, во что мне верить. Есть ценности, которые невозможно объяснить или измерить параграфами закона. И, как и сама жизнь, закон игнорирует то, что обычный человек называет справедливостью.

Взглянув на Адама, я понимаю, что вся эта история стоила ему куда больше лет жизни, чем мне. В худшем случае он сам окажется на скамье подсудимых – за незаконное проникновение в чужой дом, сопротивление полиции, попытки повлиять на суд.

В конце концов мы поднимаемся со скамьи. Я крепко обнимаю его за талию, пока мы идем через здание суда, минуем стойку администратора и выходим на лестницу.

– Ты сделал единственно верное, дорогой, – говорю я. – Завтра черед Амины.

Мы берем такси, и Адам расспрашивает меня обо всем, что происходило в зале до его свидетельских показаний. Когда я говорю об отпечатке и анализе перцового баллончика, сделанном полицией, он хмурит брови.

– Но никаких конкретных доказательств нет, – говорит Адам.