Но Резаный не высказывал вслух эти мысли. Ему уже пару раз напоминали, что тем вечером, когда на съемную квартиру заявился Борис и запросто положил несколько человек из своей пушки, — он, Резаный, не оказал сопротивления. Сидел на своем стуле, вжав голову в плечи, и смотрел, как убивают друзей. С другой стороны, — это любому дураку понятно, — что он мог сделать голыми руками против ствола? Ну, пристрелил бы Резаного этот псих, неужели кому-то стало от этого лучше, легче на душе? Никто из парней вслух его трусом не назвал, но это несказанно слово "трус", оно было где-то рядом, совсем близко, словно в воздухе висело. Не хотелось, дать повод, чтобы его сейчас заподозрили в малодушии. Поэтому Резаный хранил молчание и перекладывал карты.

Оторвался от своего занятия, посмотрел в окно и присвистнул. От дома через дорогу в их направлении шагал какой-то долговязый мужик в синей рабочей спецовке и кепке.

— Глядите, — сказал Резаный. — Идет какой-то хмырь.

— Местный алкаш, — сказал кто-то. — На бутылку не хватает. Скажет: добавьте рубль.

— В деревнях люди экономные, на водку деньги не выбрасывают, — ответил Резаный. — Тут самогон.

Со своего спального мешка поднялся Олег Пронин, встал у окна и сказал.

— Похож на мента. Что ж… Надо впустить.

Глава 61

Глава 61

Дверь распахнулась наружу, на крыльцо вышел мужчина с бородкой и усами, одетый в брезентовую куртку, — он улыбался гостю. Осипов вошел в дом, за ним бородатый. Дверь закрылась.

— Похоже, Бориса там нет, — сказал Гончар. — Чужой человек. Ладно… Осипов вернется, тогда расскажет, что и как.

— Да, напрасно прождали этого Бориса, — вздохнул Лещ.

— Интересно, кто этот бородатый? Может, вор залез?

— Наверное, кто-то из рыбаков, — ответил Лещ. — Ну, заглянул переночевать. Может, хозяйка кому-то ключ оставляла. Тут не Москва, нравы простые. Ключ от дома запросто друг другу доверяют. И воров нет, — в домах брать все равно нечего. Небогато люди живут.

— Что взять — всегда найдется.

На улице ничего не происходило, с Онеги дул слабый ветерок, разгоняя клочья холодного тумана, где-то на другом конце деревни лаяла собака. На стене тикали ходики, Чаркина, сидевшая на стуле в темном углу, тяжело вздыхала, будто воз тащила. Гончар пристально глядел в окно, переводил взгляд на часы. Прошло уже двадцать пять минут, по-прежнему никого не видно. Плохо, что стало совсем светло, теперь к дому незаметно не подберешься. Беспокойство росло.

Он обратился к Лещу:

— Твой напарник Осипов, он языком потрепать любит?

— Он мне не напарник. Мы третий день как познакомились. Он в Петрозаводске работает, а я в районе. А болтать попусту он, кажется, не любитель. Неразговорчивый.