Она внимательно посмотрела на него и неожиданно улыбнулась — в первый раз за время их знакомства. Улыбка у нее, оказывается, была просто чарующей: лицо вдруг просветлело, как у ребенка.

Смайли представил себе Эльзу Феннан ребенком, голенастой живой девчонкой-сорванцом, вроде маленькой Фадетты Жорж Санд — наполовину женщиной, наполовину говорливой и постоянно пребывающей в плену своих фантазий и поэтому часто лживой девчонкой. Он представил ее в роли льстивого подростка, девчонки, отвоевывающей себе место под солнцем, охотно пускающей в ход кулаки и ногти, немцы зовут таких «бакфиш». Представил ее и голодной, больной узницей концлагеря, готовой в борьбе за существование на любое унижение, даже на подлость. Удивительно было видеть в этой ее улыбке одновременно и детскую непосредственность, былую невинность и испытанное оружие бывалой женщины.

— Боюсь, что объяснение этому звонку покажется вам глупым, — сказала она. — У меня очень плохая, ну просто из рук вон, память. Могу выйти за покупками и — будьте любезны — забыла, что собиралась купить; договорилась по телефону о встрече с кем-то и сразу же забыла об этом, как только положила трубку. Как-то пригласила к нам гостей на уик-энд, и, представьте себе ситуацию: они приезжают, а нас нет дома. Поэтому я иногда заказываю на станции такие звонки — они напоминают мне, что я обязана что-то сделать. Это вроде тех узелков «на память», что люди завязывают на носовом платке, но ведь узелок не может вам позвонить, правда?

Смайли глядел на нее недоверчиво. Горло почему-то пересохло, и ему пришлось сглотнуть, перед тем как начать говорить.

— Ну, и для чего же предназначался этот конкретный звонок, миссис Феннан?

В ответ новая чарующая улыбка. — Вы знаете, я забыла для чего.

5. Мэстон и пламя свечей

5. Мэстон и пламя свечей

Смайли опять сидел за рулем, направляясь в сторону Лондона. Он не слишком поспешал, а о присутствии в машине Менделя и вовсе забыл.

Было время, когда сам процесс управления машиной казался ему лучшим отдыхом, расслаблением после нервных встрясок. С каким удовольствием он погружался в нереальность долгого одинокого путешествия по бесконечным дорогам. Усталость от многочасового пути постепенно заглушала боль в усталой голове, мрачные мысли и заботы отступали и забывались. Похоже, его мозг уже далеко не так охотно подчиняется волевым усилиям. Это уже, пожалуй, звоночек оттуда. Конечно, это еще не так скоро, пока же ему требовалась некоторая гимнастика для головы. Ну, например, попытаться мысленно пройти пешком через весь Берн, от мюнстерского аббатства до университета, и воспроизвести в памяти все магазины и здания, встретившиеся на пути. Но, вопреки усилиям, призраки настоящего прорывались в его сознания и прогоняли прочь его видения.