Длинное здание клиники уменьшалось в зеркале заднего вида, потом фасад и вовсе исчез, и теперь о ее существовании можно было догадаться лишь по оранжевой полосе черепицы в просвете между кронами буков.

Зато на повороте впереди показался другой фасад – туберкулезного санатория, давным-давно заброшенного. Здоровенное чудище из желтого кирпича, владыка праха и пыли, паучий царь, притаился за спиной старого замка. Лудивина невольно поежилась, глядя на этого забытого монстра, зажатого со всех сторон лесом, угнездившегося на склоне холма вдали от людей и жизни. Она представила себе больных туберкулезом, умиравших в этих стенах с чувством, что общество вышвырнуло их далеко на обочину, чтобы не видеть чужих страданий. Сколько их плевалось гнилыми легкими под этой крышей? А сейчас по коридорам гуляет и стонет ветер, свистит больным дыханием призраков, в которых превратились все погибшие здесь пациенты.

Под ярким майским солнышком, в окружении ромашек, выныривающих повсюду из густой высокой травы, Лудивина сказала себе, что надо что-то делать со своим болезненным воображением, если оно посреди такой красоты рисует зловещие картины. Пора уже очистить сознание ото всех этих ужасов, накопившихся в ней за последние две недели, и отдать должное удобному кожаному креслу, свежему воздуху и мощному мотору.

Но шестеренки в голове крутились и искрили, редко позволяя себе короткие передышки – из-за этой разрушительной особенности неугомонного мышления, от неумения переводить разум в режим офлайн, ей, в отличие от большинства людей, никогда не удавалось легко засыпать. Нейроны продолжали трудиться, память подбрасывала в их сеть слова, образы, звуки и запахи, а чутье объединяло все это в единую схему под влиянием сознательно и бессознательно накопленного опыта.

Идея сформировалась мгновенно. Сначала появился какой-то смутный зуд, потом нарисовалась ниточка, и Лудивина дернула за нее, пока не очень представляя зачем. Ниточка распрямилась, натянулась – и хитрый узел развязался, как по волшебству.

Лудивина убрала ногу с педали газа, одновременно повернув голову в сторону здания из желтого кирпича.

У Сержа Брюссена есть семья – значит, он не мог держать пленников в своем доме. Но Альбана и Фредерик провели в заточении несколько дней, и вряд ли Брюссен заткнул им рот – ему хотелось слышать их плач, мольбы, питаться страхом обреченных людей. Поэтому он должен был найти какое-то уединенное место. Заброшенное здание, куда никто не сунется.

Обширные владения психиатрической клиники обнесены высокой оградой, попасть сюда можно только по предварительной записи через главные ворота, которые открывает сторож; любопытствующие граждане не рискнут забраться так далеко, а у персонала есть дела поважнее, чем бродить по неприветливым развалинам.