Она пошла напрямик, по насыпи вдоль железнодорожных путей, давно заросших травой и сорняками. Потом по дырявой эстакаде над Вонючкой, откуда открывалась панорама на микрорайон Мазуры и хату ее предков. Уже много лет мостом пользовались исключительно тинейджеры. Местные школьники развлекались лазанием по щербатым перегородкам, в самом центре жгли костры, пили, нюхали что ни попадя и наслаждались обществом друг друга до самого утра. Кроме того, это был прекрасный наблюдательный пункт, потому что со всех сторон было видно приближающихся незваных гостей. В случае полицейского налета они успевали бросить «товар» в реку либо иначе его утилизировать.

На этот раз там было только два человека. Они сидели перед символическим, едва заметным костром, в котором горел один большой кусок дерева. Он походил на спинку большого антикварного стула, которую только что бросили в огонь, и она еще не успела разгореться. Кинга остановилась, так как ее всегда пугали дырявые ступени. А здесь, по путям, она ходила много раз, обычно когда сильно спешила. Достаточно было просто не смотреть вниз. Бетонные шпалы были довольно широкие. На велосипеде дорога домой занимала полчаса. Напрямик — несколько минут. Сразу за мостом она сбегала по насыпи и через луг шла к своему дому, со стороны задней калитки. Было темно, но стоило рискнуть.

— Лови ее, Тадек! Неплохая телка, — крикнул один из парней, когда она проходила мимо.

Он резко встал. Кинга зашаталась, чуть не упала. Убиться здесь было трудно, а вот покалечиться запросто. Падая в воду, она бы скорее свернула себе шею, чем утонула в Вонючке. Плавала она не очень хорошо, только по-лягушачьи. А на то, что эти двое бросятся спасать ее, можно было не рассчитывать. Парень, зацепивший ее, был в изрядном подпитии и явно скучал, желая поразвлечься. Все равно как. Такой тип был ей хорошо знаком. Одет как партизан. Куртка перепачкана светящейся краской для пейнтбола. Активист из какого-нибудь профессионального колледжа. Наверное, готовится к войне, как большинство озлобленных местных, принадлежащих к вооруженным отрядам. Трудно было понять: поляк или белорус. Говорил по-польски, но это на самом деле ничего не значило. Она предпочитала не подавать голос. Если он узнает, что она белоруска, это может ухудшить дело. Кинга склонила голову, пряча лицо, и пожалела, что не вернулась за курткой, потому что в своем топе и юбке до середины бедра чувствовала себя почти голой.

— Это Киня из «Сицилианы», — встал на ее защиту старший из двоих. Она удивилась, поскольку не знала его. Тот повернулся к приятелю: — Паука из себя строишь или как?