* * *

Саша проснулась с пересохшим горлом и ощущением, что у нее во рту ночевал эскадрон. В глаза словно песка насыпали. Голова раскалывалась. Никакую позицию, кроме горизонтальной, принять не удавалось. Полуденное солнце, врывающееся в квартиру, причиняло боль. Саша натянула одеяло на голову, прячась в темноте, и судорожно думала. Она явственно ощущала запах перегара, испаряющийся через кожу вместе с потом. Она не принимала ванну перед сном, это точно. На ней не было никакой одежды, кроме трусов. Напилась. Амнезия. Ее захлестнула волна отчаяния. Она не помнила, как вернулась из Бельска, что творилось на кладбище и как она оказалась в квартире на Пилсудского. Все эти ощущения были ей до боли знакомы. Она надеялась, что с подобным давно покончено. Хуже всего, что кроме стыда и злости за содеянное, она чувствовала желание опохмелиться, представляя, как пиво или, еще лучше, глоток джина с каплей лимона моментально ставят ее на ноги. Если она сейчас встанет, оденется и выйдет из дома, то первым местом, в которое она направится, станет магазин. Ближайший — напротив участка. Она закрыла глаза, пытаясь заснуть, но, чем больше старалась, тем сильнее хотела выпить.

Наконец она высунула голову из-под одеяла, осмотрелась, нет ли в комнате еще кого-нибудь, словно боялась, что кто-то ее увидит. Никого не было. Документы пропали, кругом валялись ее закладки и разноцветные стикеры. Залусская поняла, что полицейские — наверное, Романовская — забрали все это, пока она пьянствовала с теми людьми на кладбище. Опять она оказалась на самом дне собственного ада. Во рту появился солоноватый привкус. Она подошла к зеркалу и обнаружила, что у нее разбита губа, на ногах, грудной клетке и животе множество мелких микроповреждений. Словно ее искусали клопы. Она вспомнила, что подобными ранками были покрыты руки умершей Данки. Девушка была права: это не болит, но чешется немилосердно. Залусская случайно разодрала рану над ключицей. Вдоль царапины потекла струйка крови. Выглядело это все ужасно. Но она никак не могла вспомнить, что произошло.

Нащупав сумку, лежащую возле кровати, она добыла из нее телефон. Лампочка, сообщающая о наличии непрочитанных сообщений, настораживающе мигала. Семнадцать пропущенных. Шесть сообщений. Дочка, Дух, Романовская, остальные номера были ей незнакомы. Сначала эсэмэски. Каролина с бабушкой возвращаются послезавтра в полночь. Лаура просит, чтобы Саша встретила их в аэропорту. Залусская с трудом проглотила слюну, подсунула под голову подушку, но тут же подступила тошнота. Она легла на бок, без подушки, чтобы желчь не подступала к горлу. Проверенные методы профессионального алкаша. Можно было бы их запатентовать. Лаура обещала внучке, что когда они вернутся в Польшу, то поедут в питомник и возьмут собаку. «Пригодится на даче. Какая-нибудь небольшая и не лохматая», — писала мать. И попросила, чтобы Саша как можно быстрей перезвонила, потому что малышка скучает. Саша чуть не расплакалась. Она бы с удовольствием сразу набрала их, но ей было стыдно в таком состоянии разговаривать с дочкой. Дух вернулся в Гданьск. Его машина в мастерской, а дочь сегодня сдает экзамен по английскому. Ему надо проследить за этим, чтобы наследница не наделала хвостов. Еще он написал ей о забавном старичке, которого он посадил на поезд. Саша не совсем поняла, в чем там дело. «Из Варшавы есть много автобусов до Хайнувки. Например, „Редбус“ ездит без пересадок два раза в день, билет всего лишь 67 злотых». И добавил, что он на связи со здешними коллегами. «Романовская позаботится о тебе, как о собственной дочери. Она мне обещала». Но, видимо, совесть все-таки беспокоила его, и он предложил, что проверит расписание «Редбус».