– Он назвал меня сукой. – Я старалась не всхлипнуть. – Сказал, что я сплю с доктором Нэшем. Я ответила, что это не так, и тогда…
– Он назвал меня сукой. – Я старалась не всхлипнуть. – Сказал, что я сплю с доктором Нэшем. Я ответила, что это не так, и тогда…
– Что?
– Что?
– Он влепил мне оплеуху.
– Он влепил мне оплеуху.
Молчание. Потом Клэр спросила:
Молчание. Потом Клэр спросила:
– А до этого он тебя бил?
– А до этого он тебя бил?
Этого я знать не могла. А вдруг бил? Может, он вообще был домашний тиран? Промелькнуло воспоминание: мы с Клэр идем в колонне демонстрантов, сжимая в руках самодельные плакаты: «Женщина тоже имеет право! Нет домашнему насилию!» Я вспомнила, как презирала женщин, которые продолжали жить с мужиками, которые распускают руки. Трусихи, думала я. И дуры.
Этого я знать не могла. А вдруг бил? Может, он вообще был домашний тиран? Промелькнуло воспоминание: мы с Клэр идем в колонне демонстрантов, сжимая в руках самодельные плакаты: «Женщина тоже имеет право! Нет домашнему насилию!» Я вспомнила, как презирала женщин, которые продолжали жить с мужиками, которые распускают руки. Трусихи, думала я. И дуры.
Неужели я попалась в ту же ловушку?
Неужели я попалась в ту же ловушку?
– Не знаю, – призналась я.
– Не знаю, – призналась я.
– Мне трудно представить, чтобы Бен кого-нибудь ударил, но нет ничего невозможного. Господи! Он даже меня заставил испытывать вину. Ты помнишь?
– Мне трудно представить, чтобы Бен кого-нибудь ударил, но нет ничего невозможного. Господи! Он даже меня заставил испытывать вину. Ты помнишь?
– Нет, – ответила я. – Не помню. Совсем ничего не помню.
– Нет, – ответила я. – Не помню. Совсем ничего не помню.