К сожалению. Он бы не отказался стать таким, как они. Им явно было весело. Но у него бы не получилось. Один из парней встал на сиденье и заорал: «А Халеба-Халеба, а-ха-Халеба…»

Старик, дремавший на местах для престарелых в конце вагона, поднял голову и крикнул:

– Потише нельзя? Здесь люди, между прочим, спать пытаются!

Одна из девчонок показала ему средний палец:

– Дома спать надо!

Все заржали и снова запели. Через несколько сидений от Оскара какой-то мужик читал книгу. Оскар вытянул шею, пытаясь различить название, но разглядел лишь автора: Йоран Тунстрем. Он такого не знал.

Напротив Оскара сидела старушка с вязаньем на коленях. Она что-то тихо приговаривала себе под нос и жестикулировала, обращаясь к невидимому собеседнику.

Оскар никогда не ездил в метро после десяти вечера. Неужели это те же люди, что днем чинно сидят и смотрят прямо перед собой или читают газеты? Или это отдельная каста, которая появляется только по ночам?

Человек с книгой перевернул страницу. Как ни странно, у Оскара на этот раз книги с собой не оказалось. А было жаль. Ему хотелось бы вот так сидеть и читать, отрешившись от всего происходящего. Но у него был лишь плеер и кубик Рубика. Он собирался послушать кассету Kiss, записанную для него Томми, поставил ее в автобусе по дороге домой, но через пару песен ему надоело.

Оскар вытащил из сумки кубик. Три стороны были собраны. На четвертой оставалось собрать лишь один угол. Однажды они с Эли целый вечер провозились с кубиком, обсуждая возможные решения, и с тех пор у него стало получаться гораздо лучше. Он оглядел кубик со всех сторон в поисках правильной стратегии, но перед глазами стояло лицо Эли.

Интересно, какой она будет на этот раз?

Он больше не боялся. У него было ощущение, что… что его просто не могло быть здесь и сейчас, он не мог поступить так, как поступил. Этого не могло быть. Это был не он.

Меня нет, а значит, никто не может мне ничего сделать.

Он позвонил отцу из Норртелье, тот плакал. Сказал, что кого-нибудь за ним пришлет. Это было второй раз в жизни Оскара, когда он слышал, как отец плачет. На какое-то мгновение он был даже готов сдаться. Но когда папа стал заводиться, заявил, что у него тоже есть право на личную жизнь и что он сам решает, как себя вести в собственном доме, Оскар положил трубку.

Тогда-то у него и появилось чувство, что его нет.

Компания подростков сошла на станции «Энгбюплан». Один из парней обернулся и прокричал: