– Нет, ты этого не сделаешь, – отрезал Генцлер не терпящим возражений тоном. Подобные беседы не ведутся по телефону. Остается надеяться, их никто не подслушивает. Сам факт этого разговора означает, что дело окончательно вышло из-под контроля. О плане и служебных инструкциях можно забыть.

– У нас хватит материалов, чтобы посадить тебя на всю оставшуюся жизнь, Серкан. Я всегда держал тебя на длинном поводке. Но не думай, что ты незаменим.

Серкан Шмидтли повесил трубку. Рука с телефоном безвольно упала. Он привык руководить действом, и чаще всего так оно и было. Но сейчас у него возникло четкое ощущение, что он больше не игрок, а в лучшем случае – мяч.

Он хотел снова определять ход событий. Наступил решительный момент – все или ничего.

Серкан позвал Петру Виганд.

– Теперь можешь дать мне трюфель, – сказал он своей рубенсовской женщине.

Она снова поцеловала конфету и положила ему в рот.

«Какой же я смешной человек, – думал Серкан. – Теперь, высказав все Генцлеру, я чувствую себя свободнее. Я запросто могу прикончить кого-нибудь своими руками или дать приказание об убийстве. Но вероломство мне не по плечу».

Убийство – ничто по сравнению с предательством. Сдержать слово – дело чести. Но теперь у него не было перед Генцлером никаких обязательств.

Можно вздохнуть свободнее. Серкан разгрыз шоколадный шарик и закрыл глаза, наслаждаясь вкусами марципана, арака и миндаля.

Теперь можно спокойно выпить чаю, а потом отдать несколько распоряжений. Началась война.

Он не знал, будет ли вообще в конце победитель или только проигравшие. Но он превратит жизнь этого подлеца Гроссманна – или как он там себя называет – в ад, а потом прикончит его. И готов заплатить любую цену.

Серкан взглянул на свою Петру, и его охватила волна любви. Это не было любовью мужчины к женщине, а скорее – сына к матери или отца к дочери.

«Тебя этот урод не получит, – подумал он. – Я прикончу его прежде».

И набрал номер Владимира Куслика…

* * *

Юстус Шаард смотрел на жену, словно она – существо из другого мира. Ему казалось, будто в нее забрался какой-то внеземной плотоядный паразит и теперь говорит ее голосом. Человеческие жизни не имели для этого существа никакого значения – как нас не интересует свинья, из которой сделана отбивная. Созданию, сидевшему внутри ее, было абсолютно неважно, сколько человек умрет.

– Что значит, отменим мероприятие? – вскипела Нееле.

Он не знал, что ответить. Ему было нечего противопоставить ее агрессии.

– Ты ведь вообще ничего не пытался сделать! Только втянул нас в это дерьмо и стыдился моих татуировок, неподобающих твоему изысканному обществу. Деньги были тебе дороже меня! Деньги! Престиж! Твоя мать! Все это всегда было гораздо важнее меня! Когда ты в последний раз смотрел на меня также страстно, как на свои чертовы биржевые курсы? А теперь деньги добываю я, а это не подобает утонченным джентльменам!