Беттина Гёшль пела:

У Юстуса, который всегда считал рождественские песни пошлыми и глупыми, а уж детские песни – тем более, затряслись губы. Он не стыдился своих слез. Нееле обернулась, и в эти секунды Юстус особенно глубоко затронул ее сердце. «Какой мужчина, – подумала она. – Я могу отравить вместе с ним питьевую воду в Нордене, но при этом он такой мягкий, что начинает плакать от детской песенки».

Теперь Нееле вела машину левой рукой, а правой гладила Юстуса по лицу. Пальцы намокли от его слез.

– Все будет хорошо, любимый, – пообещала она. – Все будет хорошо. Сейчас мы приедем домой, быстро переоденемся и поедем к твоей маме. Она не умрет. Еще долго не умрет. Она еще успеет увидеть, как поднимется ее сын, потому что наполнит счета своих клиентов капустой. Потому что скоро ее сын начнет грести деньги лопатой. Она будет так тобой гордиться, Юстус, так гордиться!

– Да, – сказал он, – я так об этом мечтаю. Она не может умереть сейчас.

* * *

Сегодня дым трубки Курта Фрёбеля чуть не довел Генцлера до рвоты. Запах «Латакии» был еще более едким, чем обычно. Окна черного «Ауди А7» были закрыты, и кондиционер задувал в салон теплый воздух.

Гецлер уже представлял, как понесет костюм в прачечную, чтобы избавиться от запаха. В таком виде пойти к сестре он не мог.

Фрёбель продолжал дымить, глядя на Генцлера испытующим рентгеновским взглядом, который означал: «Я знаю о тебе все, только и жду момента, когда ты совершишь ошибку. Твое личное дело становится все толще».

Генцлер ненавидел, что его контролируют. Но в мире, где никто никому не верит, приходилось контролировать даже контролеров.

Он не хотел нести ответственность в одиночку.

Гроссманн должен был объявиться еще несколько часов назад. То, что он не позвонил сам, Генцлер мог списать на обычное для этого сноба высокомерное презрение к дисциплине. Но Гроссманн не отвечал на звонки, и Генцлер начал нервничать.

Он боялся утратить контакт со своим самым ценным осведомителем. Их судьбы были связаны роковым образом.

– У Серкана сдали нервы, – сказал Генцлер. – Он грозил, что убьет Номера один.

Фрёбель долго молчал и курил. Потом достал трубочные принадлежности и раздавил пепел серебряным тампером.

– Брехливая собака не кусает.

Генцлер сглотнул. Он нажал на кнопку, чтобы хоть на сантиметр опустить оконное стекло и предоставить дыму возможность покинуть машину. Генцлер не любил спорить со своим контролером. Он чувствовал от него зависимость, хотя официально все было вовсе не так.