– Все хорошо, – говорю я, поднимаясь на ноги. – Тебе не за что извиняться, милая. Теперь все кончено. Все кончено.

Словно в тумане я смотрю на его лежащее тело. Он не двигается, но, наклонившись, я слышу слабое дыхание. Хорошо. Я хочу, чтобы он поплатился за содеянное. Схватив веревку, которой была связана Ханна, я связываю ему руки.

– Кейт.

Салли. Я подбегаю к ней; когда я беру ее за руку, наверху раздаются шаги, и я испытываю облегчение.

– Все хорошо, – говорю я. – «Скорая» уже здесь. Сейчас тебя осмотрят, и сразу станет легче.

– Нет, – выговаривает она, сжимая мою руку. – Не могу дышать.

Ее веки тяжелеют, и кожа становится холодной.

– Можешь, – говорю я, поглаживая ее по рукам, чтобы согреть. – Все кончено, Салли. Ты теперь в безопасности. Обещаю.

Она смотрит на меня. Глаза у нее стекленеют. Я знаю этот взгляд. Так же смотрел на меня Нидаль, когда я подняла его с тротуара.

– Нет, Салли! – кричу я, неистово растирая ее руки. – Не умирай! «Скорая» уже здесь! Ханна здесь, и у тебя такой прекрасный внук. У тебя есть столько причин, чтобы жить.

– Прости, – улыбаясь, говорит она. – Прости меня.

– За что простить? – ласково спрашиваю я. – Тебе не за что извиняться.

– Надо было тебя впустить, – дрожащим голосом говорит она. – Тогда в саду… надо было тебя впустить… Он сказал… Прости.

– Все хорошо, – говорю я. – Это уже неважно.

И я правда так думаю. Все обиды, что разделяли нас с Салли, вдруг растаяли. Мы обе были жертвами нашего отца, только по-разному. Как же я раньше этого не замечала?

– Есть тут кто?

Голос. Женский. Сверху.

– Да! – кричу я. – Вниз по ступенькам! Быстрее!

– «Скорая» уже здесь, Салли, – говорю я, поворачиваясь к ней. – Салли?

Она неподвижна. Совершенно неподвижна.