– А что бы вы сделали на моем месте? Надеюсь, он удовлетворится полученным и оставит меня в покое. И не только меня, а и «Форсмарк». И вообще Швецию.
Тому было все равно – получил Скорпион свой неправдоподобный выигрыш или нет; его беспокоило другое – теперь Леннарт не представлял для Скорпиона никакой ценности.
Неужели сам не сообразил? Продал опционы, перевел деньги…
Звякнул мобильник. Он посмотрел на дисплей – Сонни.
Леннарт
Высшая школа экономики и торговли, центр Стокгольма, январь 2014
Леннарт не мог выбросить из головы слова Тома. «Полно оперативников».
И где они? Почему он их не видит?
Какой идиот! Зачем он согласился на эту авантюру – играть наживку на крючке у СЭПО? Отсидел бы свой срок в сравнительной безопасности.
Где-то здесь. Где-то в этой шевелящейся, смеющейся, говорливой толпе его поджидает Скорпион.
Его не оставляла мысль – бежать! Скажем, в Москву. Не такая уж сумасшедшая идея, если подумать. Два часа лета – и прямой дорогой в СВР, Службу внешней разведки. Русские, насколько ему известно, очень заботятся о провалившихся шпионах. Не столько из уважения к прошлым заслугам, сколько чтобы показать тем, кто еще активен: не бойтесь, парни. Все будет хорошо. Мы вас в беде не бросим.
Леннарт был совершенно уверен, что Москва в ярости – какой-то подонок совершает отвратительное преступление и маскирует его под «руку Кремля». Уже вся мировая пресса верещит, что Кнута Сведберга отравил подосланный русским правительством агент. И в то же время он сильно сомневался, что русская разведка, этот их Центр, при всем своем могуществе в силах защитить его от Скорпиона. Анонимное и нелепое название – Центр. Центр чего? Впрочем, не менее нелепое, чем Скорпион, как его окрестил Сонни. А этот…
И во всей этой каше, балансируя, можно сказать, на краю могилы, у него запланированы встречи с ректором института, членом правления Хандельсбанка и с каким-то засыпающим на ходу парламентарием из Евросоюза.
Еще пару дней назад его самолюбие было бы приятно задето: его здесь считают за крупного и опытного финансиста. Но сейчас все это казалось настолько неважным, что он даже засомневался: не сказаться ли больным.