Мимо проскользнул какой-то тип в костюме. Леннарт вздрогнул, но тот растерянно посмотрел по сторонам и скрылся – наверняка тоже спешит на какие-то переговоры.

За спиной послышался какой-то скребущий звук.

Он в панике оглянулся – еще один в костюме. Неожиданно кивнул Леннарту и скрылся за углом.

СЭПО.

Ему сразу стало спокойнее.

Он двинулся дальше. Мобильник в кармане, дотянуться ничего не стоит.

У него появилась надежда пережить сегодняшний день.

И он начал уже привыкать к мысли о тюрьме. Не так уж страшно. Мать стара и мало что соображает, она и не поймет, что произошло. Бывают увольнительные, можно будет ее навещать иногда, пока она жива… Лена работает за границей, так что на ее судьбе это не отразится. А в том, что она его не станет осуждать, он был уверен.

Просто расскажет ей все, как было, – по-человечески его можно понять, он стоял на краю пропасти, когда согласился стать агентом КГБ. Она поймет.

И когда кончится срок, он будет свободен. По-настоящему свободен. И от Центра, и от нескончаемой паутины лжи, в которой барахтался много лет.

С той самой проклятой ночи в московской каталажке.

Может быть… может быть, обойдется.

Том

Высшая школа экономики и торговли, центр Стокгольма, январь 2014

Том старался унять внутреннюю дрожь. Что он здесь делает? Выслушивает в тысячный раз высокие экономические соображения уставших повторять одно и то же чиновников, а его дочь… Где его дочь? Наверняка затеяли что-то опасное, эти экологически помешанные юнцы на все способны.

Будь он настоящим отцом, плюнул бы на это представление и помчался ее искать.

Хотя бы друзей поискать, но у Ксении не было никого, кому бы он мог позвонить и спросить, где она. Ни друзей, ни подруг.

Единственное место, где могли знать, где она, и наверняка знали – так называемый штаб «Гринписа» на Сёдермальме. Но там раз за разом брал трубку один и тот же парень с гётеборгским диалектом и вежливо повторял:

– Простите, но я уже говорил. Мне очень жаль, но я не имею права никому сообщать о планируемых или проходящих акциях.