– У тебя есть другие источники? Есть на кого еще надавить?

– Мы с тобой всех опросили, – ответил Марк и лишь затем отреагировал на тон Лудивины. – Думаешь, я себе слишком многое позволяю?

– Я все понимаю про обстоятельства и ставки. Но… Ты им всем угрожал – и Селиму в кебабной, и Ишаму, твоему главному источнику, и даже торговцу из Обервилье. Ты не думаешь, что тем самым подливаешь масла в огонь, что лишь подтверждаешь стереотипы, которыми они оперируют, вербуя себе новую паству?

– Мы работаем в спешке, чем-то приходится жертвовать. Поверь, если бы у меня был иной, но столь же эффективный метод работы, я бы использовал его. Но у нас нет возможности спокойно все обсудить с ними за чашкой чая.

– Но ведь ты мог бы поговорить с ними по-арабски, возможно, это хоть немного расположило бы их к тебе…

– Зачем? Чтобы они поняли, что я не расист? Чтобы решили, что я одержим мусульманами? Это моя работа, Лудивина. Я преследую исламских фундаменталистов. Не фашистов в гитлеровской Германии. Не партизан из Красных бригад. Не марионеток из Еврейской бригады или других экстремистских движений. Нет! Моя задача состоит исключительно в том, чтобы ловить исламистов, желающих убивать во имя Аллаха. Я не виноват в том, что мусульмане сами перевирают суры Корана и оправдывают ими свои бесчинства. Если через двадцать лет террористы, которыми кишит наша страна, станут убивать во имя Будды, я буду бороться с революционерами-буддистами, и плевать, если они решат, будто я расист или подумают, что я мог бы обращаться с ними повежливее. Вопрос не в этом, и да, я действительно не всегда с ними нежен, но для меня важен результат. Я не стану начинать каждый разговор с оправданий и заявлений о том, что я десять лет прожил с мусульманкой, принял мусульманскую культуру, до сих пор люблю ее и восхищаюсь ею! Это было бы нелепо…

Лудивина не настаивала. Она понимала, какой выбор стоит перед Марком, хотя и не во всем была с ним согласна. Ни один связанный с религией вопрос нельзя решить в два счета. К вопросу об исламе во Франции трудно найти правильный подход – учитывая и значительное мусульманское население в стране, и ее колониальную историю, и интеграцию, с которой сама Франция справилась из рук вон плохо, и пропасть, отделившую последнее поколение французских мусульман от их родных стран, лишившую их всяких ориентиров, всякой веры в себя. Кто они – французы, поскольку родились и выросли именно здесь? Или представители стран, из которых приехали их родители, – несмотря на то, что сами они всю жизнь прожили во Франции? Какую родину им следует выбирать – ту, где их не воспринимают как обычных людей, или ту, о которой они знают лишь по традициям и культуре? Сколько молодых людей сегодня задают себе эти вопросы? Подобная оторванность от корней способствует тому, что человек определяет свою идентичность именно по религиозной принадлежности. Он не чувствует себя полноправным гражданином той или иной страны – зато везде, где бы он ни оказался, его считают мусульманином. Прежде всего мусульманином. Это острая, сложная тема, в связи с которой у всякого не-мусульманина прежде всего возникает желание извиниться, много раз повторить, что ему интересна эта культура, что он исполнен к ней уважения, и лишь затем перейти к сути вопроса, осмелиться на критику. Не-мусульманину приходится постоянно осторожничать, иначе его сочтут нетолерантным, расистом. В ходе расследования, особенно если нужно действовать быстро, подобная ситуация всегда представляет собой большую проблему.