– Вы только посмотрите. Как приятно. Вся семья в сборе. Такое бывает отнюдь не каждый день.
– Но какого черта… Это Матильда? – Теодор показал на тело на полу. – Это же Матильда. Черт возьми, что происходит?
– Теодор, тебя ведь так зовут, – сказал Дидрик Мейер и выдавил улыбку. – Как видишь, твоя сестра себя не очень хорошо чувствует, и если не хочешь закончить так же, пойди сядь на диван.
– Делай так, как он говорит, – сказал Фабиан, который встретил ненавидящий взгляд.
– Это твоя вина. Все это. Твоя и ничья другая.
– Тео, делай, как он велит, а не то будут еще…
– Извините, что вмешиваюсь в разговор отца с сыном, но, к сожалению, нам надо спешить.
– Тогда стреляй! – Теодор встал перед Фабианом, повернувшись к Дидрику. – Давай. Мне все равно.
– Как хочешь. – Дидрик Мейер поднял пистолет.
– Тео, что ты делаешь? Делай только, как он…
– Но тогда стреляй, черт тебя возьми, – закричал Теодор. – Стреляй!
И тут Фабиан заметил пистолет, торчащий из-за пояса за спиной Теодора. Сын кричал ему. Это он должен стрелять, а не Дидрик Мейер. Не думая, откуда у сына оружие, он схватил приклад, вытащил пистолет и одним движением быстро произвел три выстрела. Он не помнил, ни как снимал пистолет с предохранителя, ни как целился, но обмякший Дидрик Мейер уже лежал на столе, а из отверстия на лбу хлестала кровь.
Теодор поспешил к Матильде, а Нова Мейер закричала на всю комнату. Фабиан успел только повернуться к ней, как она набросилась на него, несмотря на связанные за спиной руки. Он потерял равновесие и упал назад, пытаясь скинуть женщину с себя. Но, как бешеной собаке, ей удалось удержаться на нем и до крови искусать его во все места, куда она только могла достать, пытаясь перегрызть ему сонную артерию.
Одной рукой он пытался отвести голову Новы, а другой бил ее пистолетом. Но радиус поворота был слишком коротким, чтобы нанести достаточно сильный удар. Он почувствовал боль в шее, когда она впилась в него зубами. Он продолжал бить ее пистолетом и перестал только тогда, когда она ослабила хватку и, потеряв сознание, упала на него.
Он скинул ее на пол, встал на нетвердых ногах и поспешил к Теодору, пытавшемуся оживить Матильду, ковер под которой неумолимо становился все краснее. В голове эхом отдавались слова: