– И я не знаю, кто ты, братик.

Данте захлестнуло волной гнева и разочарования.

– Тогда какого хера ты продолжаешь меня так называть?

Лео достал из кармана черно-белую фотографию и положил на борт печи:

– Это снято в Берлине в тысяча девятьсот восьмидесятом.

Снимок запечатлел двоих мужчин, сидящих на скамье на фоне безликой кирпичной стены. Один из них прикуривал для обоих сигареты. Узнав его, Данте отвел взгляд.

«Не смотри наружу. Будь послушным. Будь опрятным».

– Отец… – дрожа от страха, сказал он.

– Наш Отец. Когда тебе было десять лет, мы с тобой делили камеру. Мне было четырнадцать, и я о тебе заботился.

– Я был в силосной башне… – пробормотал Данте.

– Нет. Это случилось позже. Сначала ты жил со мной на заводе. – Лео взглянул на часы, которые повесил на костыль. – У нас есть еще две минуты.

– Я тебя не отпущу… – попытался выговорить Данте.

– Ты не можешь меня остановить. Не трать время даром.

– Кто ты?

– Му. Я Пустота.

– Почему Венеция?

– Взгляни на второго мужчину на снимке. Когда ты его видел, он был старше и смуглее.

Данте, щурясь, будто от ослепительного солнца, снова посмотрел на фотографию:

– Белый. Основатель «COW». Дерьмо. Они с Отцом работали вместе?

– Они умели смотреть в будущее. Холодная война закончилась, Советскому Союзу суждено было пасть. Белый начал увозить самых многообещающих мальчиков, а Отец был так любезен, что подержал их у себя. Не знаю, откуда взялся ты, но я провел первые четырнадцать лет своей жизни в Коробке. Гильтине была моей сестрой. Жаль, что она оказалась конченой психопаткой.