Светлый фон
Мальчик мог бы на него напасть. В темном мире никто ни к кому не поворачивался спиной. Но сейчас темный мир далеко. Насколько далеко, он не знает: однажды он проснулся уже здесь, в этих стенах, и, должно быть, проспал много дней, а может, и месяцев. Проникающий сквозь световые шахты дневной свет так сильно ожег глаза, что мальчик закричал от боли.

Отец выходит в длинный пыльный коридор, освещенный голыми лампами, и мальчик на полусогнутых ногах следует за ним. Он готов к драке, готов стиснуть пальцы на чужом горле. Он чувствует новые запахи, слышит старые звуки за бесконечным рядом запертых дверей: крики, плач, вопли и треск лопающейся под ударами плоти.

Отец выходит в длинный пыльный коридор, освещенный голыми лампами, и мальчик на полусогнутых ногах следует за ним. Он готов к драке, готов стиснуть пальцы на чужом горле. Он чувствует новые запахи, слышит старые звуки за бесконечным рядом запертых дверей: крики, плач, вопли и треск лопающейся под ударами плоти.

– Ты вырос во враждебной среде, – все так же по-русски говорит Отец. – Это сделало тебя таким, какой ты есть… хорошим Сынком. Но теперь ты должен измениться. Потому что ключ к выживанию – это приспособляемость к среде, понятно?

Ты вырос во враждебной среде, – все так же по-русски говорит Отец. – Это сделало тебя таким, какой ты есть… хорошим Сынком. Но теперь ты должен измениться. Потому что ключ к выживанию – это приспособляемость к среде, понятно?

– Да, – шепчет мальчик, что соответствует истине лишь отчасти: многие слова, произносимые Отцом, ему незнакомы.

Да, – шепчет мальчик, что соответствует истине лишь отчасти: многие слова, произносимые Отцом, ему незнакомы.

– Ты должен научиться управлять своими рефлексами. Нельзя подчиняться велениям худшей… животной части себя. Понятно?

Ты должен научиться управлять своими рефлексами. Нельзя подчиняться велениям худшей… животной части себя. Понятно?

– Да. Скотины умирают.

Да. Скотины умирают.

– Правильно. Но ты выживешь. И получишь соседа по комнате.

Правильно. Но ты выживешь. И получишь соседа по комнате.

Отец останавливается перед одной из дверей, отодвигает засов и открывает ее. Резкий неоновый свет падает на худого, как скелет, мальчишку в расстегнутой ночной рубашке, привязанного к койке кожаными ремнями. Он бьется в судорогах, рот его в пене. К его руке подключена капельница, под отверстием в койке стоит ведро для экскрементов. От вони слезятся глаза.

Отец останавливается перед одной из дверей, отодвигает засов и открывает ее. Резкий неоновый свет падает на худого, как скелет, мальчишку в расстегнутой ночной рубашке, привязанного к койке кожаными ремнями. Он бьется в судорогах, рот его в пене. К его руке подключена капельница, под отверстием в койке стоит ведро для экскрементов. От вони слезятся глаза.