Вероника произнесла это низким, глубоким голосом с хрипотцой, и улыбка, расплывшаяся по ее лицу, показалась Чаню жестокой.
– Вы оба мужчины, – прибавила она тихо. – И вы, как и я, хорошо знаете, что лишь немногие женщины догадываются о том, что
Вероника уставилась на Чаня, и он понял, что это небольшое вступление она привыкла проговаривать, завлекая жертвы в свои сети. Тем же хрипловатым, ласкающим голосом, которым она вещает сейчас и который действует на их рептильные мозги, как массаж. Должно быть, в этом состоял первый этап околдовывания визитеров. Но Чань предвидел, что в запасе у нее имеется еще не один трюк.
– И чего же пожелал испанец? – спросил Элайджа.
– А другие, напротив, смиряются с этим мраком в душе, – продолжала Вероника, словно не слышала вопроса, – холят его, а потом приходят ко мне, чтобы его насытить… В сущности, они – животные… Но животные, наделенные богатым воображением.
– Ты не ответила на мой вопрос.
Она задумалась.
– Он хотел меня избивать, оскорблять, душить платком, симулировать изнасилование и резать меня бритвенным лезвием.
Это прозвучало бесстрастно, как протокол. Никаких эмоций. Чань почувствовал озноб. У него перед глазами промелькнула колючая проволока, обмотанная вокруг последней жертвы, той, что нашли в контейнере.
– Порезать тебя? А в каких местах?
– Груди, живот и ногу.
– Ногу?
Беата Биргеланд встала со своего кресла и медленно подняла подол платья. Оба полицейских проследили глазами за ее движением и увидели ярко-красные туфельки. Правая была надета на каучуковую ступню, за которой виднелась голень из какого-то сплава, скорее всего из титана, а над ним – стык из пенополиуретана, соединявший его с коленом.
– Вот что околдовывает некоторых мужчин, – сказала она. – И вот почему они не могут без меня обходиться и без конца возвращаются сюда, во что бы то ни стало, вот из-за чего они готовы себя погубить. Игнасио буквально загипнотизирован моей культей. Он видел меня абсолютно голой – без протеза. И он обожает резать мне грудь и бедра.
– Это больно? – спросил Элайджа.
Вероника улыбнулась.
– Ясное дело. И крови бывает много…
Она опустила подол, как театральный занавес.