– Я независимая труженица, – заявила она. – У меня есть виза и паспорт. И я не нарушила ни одного гонконгского закона. Что вам угодно?

– Ну, конечно, еще бы… – ответил Элайджа, ничуть не смутившись. – Ты ишачишь на триады, а вот это, – он кивнул в сторону дальней комнаты, – как ни крути, есть бордель…

Незабудковые глаза сузились и впились в глаза Старика.

– Что тебе надо?

– Вот этот тебе знаком? – спросил Элайджа, помахав перед ней фотографией испанца.

Вероника вгляделась, выдохнула дым и кивнула, все так же сузив глаза. И еще раз Чань подумал, что этот ее взгляд, словно повисший в пустоте, и суженные зрачки не случайны. Он пригляделся, не найдутся ли какие следы недавнего употребления наркотика, но ничего не увидел.

– Знаком. Он не раз сюда заходил.

– Что он за человек?

– Он из тех, кто обращается ко мне, – с апломбом ответила Вероника, выпустив колечки дыма. – И способен заплатить.

Этот ответ, похоже, рассердил Элайджу, и он с нетерпением продолжил:

– А еще?

Она взмахнула рукой, держа сигарету между пальцами с черным маникюром, и Чань проводил глазами большое кольцо дыма, улетевшее к потолку, где струился приглушенный оранжевый свет от большой лампы. Остальная территория комнаты, где виднелась широкая кровать и два комода, тонула в полумраке. Только на самую середину кровати, как на сцену в театре, с потолка был направлен луч небольшого прожектора.

– Я делаю все, что пожелает мужчина, – ответила Вероника.

Чань уловил смущение Старика, когда тот удивленно поднял голову:

– Все?

– Все…

– А это… не опасно?

– За это мне так дорого и платят.