– Но почему я?

– У парня талант. Пишет пастелью, вся комната в картинах. Некоторые очень даже.

Он замолчал, посмотрел на меня, догадался, что я не могу связать одно с другим, и продолжал:

– Помните, когда на вас напали, вы готовили выставку? “Юные художники-гопники” или как там ее? Так вот Дино в ней тоже участвовал.

Повисло долгое молчание. Наконец я выдохнул:

– Что?

– Наверное, заметил на вас часы, когда этот ваш Тирнан приводил его в галерею. Или ему приглянулась ваша машина. Подбил брата или приятеля, и они проследили за вами до самого дома.

В голове у меня билась одна пустая упрямая мысль: нет. Банальное невезение, исключительно дурацкое невезение, не в тот день надел часы и в итоге оказался здесь…

– Нет, – сказал я.

– А что же тогда? – с непроницаемым видом спросил Мартин.

В сознании что-то забрезжило, что-то, что я давным-давно знал, но умудрился позабыть и сейчас никак не мог…

Молчание длилось целую вечность.

– Не знаю, – наконец признался я.

Мартин оперся задницей о подоконник, сунул руки в карманы.

– Мы пару раз побеседовали с Тирнаном, – сказал он, – еще когда на вас напали. Так, на всякий случай, проверяли, не было ли у вас конфликтов, не затаил ли кто на вас злобу. Он рассказал, что к истории с Гопником вы причастны лишь постольку-поскольку. Я вас умоляю, Тоби, – он раздраженно взглянул на меня, – разумеется, мы в курсе. У нас ушло минут десять на то, чтобы все разузнать. Тирнан объяснил, что вы ни в чем не виноваты, это все он придумал, вы не имеете к этому практически никакого отношения, и он рад, что вас не выгнали с работы, – глядишь, вы еще когда-нибудь ему и поможете. Говорил он убедительно, мы ему поверили. Как и Дино, и прочим ребятам-художникам, они же не знали ни о каком Гопнике, ни о вас, вообще не поняли, о чем мы спрашиваем. Вы же упорно утверждали, что никаких конфликтов ни с кем у вас не было. В общем, – он пожал плечами, – повсюду тупик. Но если Тирнан обманул нас и на самом деле разозлился, что ему надрали уши и вышвырнули с позором, а вас только в угол поставили…

– Значит, это все Тирнан подстроил, – перебил я. Мне бы поразиться до глубины души, я же практически и не удивился.

– Может, да. Может, нет.

– Он, точно.

Тирнан. В памяти всплыла давняя картина: открытие какой-то выставки, Тирнан зажал меня в углу и возмущается, что некая художница его послала, а ведь он всегда был к ней так внимателен. Он брызгал слюной и никак не унимался, в бороде застряли крошки от канапе, я же в ответ мычал и старался пробраться мимо него бочком, чтобы поговорить с теми, с кем мне полагалось общаться. Тирнан всегда казался мне совершенно ничтожным и даже немного жалким – в тех редких случаях, когда я вообще удосуживался о нем задуматься.