– Значит, все это время…

– Я ведь ничего не знала о том, что тут происходит. Там запрещено пользоваться телефоном и прочей электроникой. Запрещено общаться с родственниками, друзьями и вообще с внешним миром. Таковы правила. Целый месяц ничего такого нельзя. Понимаешь, папа, это был мой последний шанс. Единственный.

Саймон просто онемел.

– Мне надо вернуться в клинику. Ты должен понять. Я еще не готова жить в реальном мире. Мне разрешили выйти на двадцать четыре часа, и то лишь из-за крайней необходимости. Мне нужно вернуться. Даже за это короткое время здесь я чувствую, как меня все сильнее тянет…

– Возвращайся, конечно, – сказал Саймон. – Я тебя отвезу.

Пейдж снова повернулась к матери:

– Это все из-за меня.

– Нет, – откликнулся Саймон. – Ты не должна так думать.

Саймон подвинулся к ней поближе. Какая же она хрупкая, она все еще чертовски хрупкая, и теперь его охватила тревога: что, если Пейдж станет осуждать себя, возьмет на себя вину за случившееся? Вдруг это чувство заставит ее снова погрузиться в мир наркотических грез?

– Ты ни в чем не виновата, – сказал он. – Никто тебя ни в чем не винит, и меньше всего мы с матерью. Договорились?

Она кивнула, но как-то неуверенно.

– Пейдж…

– Да, папа.

– Ты не хочешь рассказать мне, что произошло?

– Когда я вернулась в комнату и увидела мертвого Аарона… я скрылась. Я думала… Мне казалось, полиция решит, что это я его убила. Это было ужасно… что с ним сделали, но какая-то часть меня… не знаю… Аарона больше нет. Наконец его нет со мной. И какая-то часть меня почувствовала себя свободной. Понимаешь?

Саймон кивнул.

– И тогда я обратилась в клинику.

– А откуда ты про нее узнала? – спросил он.

Она сощурилась и отвернулась.

– Пейдж!