Сознание так и не покинуло меня полностью. Седативные будто погружали вас в сон, но не до конца; свет гас, но слабый звук слышался. Шепот, испуганные мольбы Оливии. Затем наступила тишина. Я почувствовала, что меня тащат, и ужасающую неспособность сопротивляться. У меня был поврежден череп. Боль пронзила мой левый бок.

Потом появились полоски света, как будто я смотрела сквозь темную простыню. Только движение, тени. Солнце было пятном на линии деревьев и отбрасывало тонкую розовую дымку на поверхность озера.

Я сидела на кухонном стуле. Мои плечи были неестественно выгнуты, руки связаны за спиной.

Так же, как и у жертв убийств перед сожжением.

Оливия лежала рядом со мной, свернувшись калачиком на ковре. Ее грудь сонно вздымалась и опускалась.

Сильвер прошагал мимо – совершенно другой человек в сравнении с тем, кого я встретила в университетском городке, на благотворительном вечере, на его вечеринке.

Локти его лыжной куртки были порваны, волосы взлохмачены. Теперь я поняла, что это он прятался в темноте. Он бормотал что-то насчет замены шин на своей машине, чтобы его не могли выследить. Шаги Сильвера эхом отдавались от старого пола, как тихий гром.

– Это успокоительное для животных. Она и ты ничего не почувствуете. – Он покосился на меня, как будто тем, что я была в сознании, я бросала ему вызов.

Как будто меня можно утихомирить таблетками, хотела я сказать. Мания, обычно такая разрушительная, просто прорвалась через все, что он придумал. Та же неудержимость, которая всегда угрожала всей моей жизни, теперь поддерживала меня, заставляя цепляться за каждый момент. Этого нельзя было отрицать. Моя психика пережила дюжину видов разных успокоительных, профессиональных кризисов и госпитализаций из-за срыва. Успокоительные Сильвера были небольшой помехой.

Он начал открывать кухонные шкафы, бормоча себе под нос даже не целые фразы, а их обрывки, которые были искрами какого-то бредового лихорадочного сна: «чтобы начать это… они подумают… извините… какие из этих вещей…» В тихой деревенской темноте слегка поскрипывали половицы. Тусклый свет в коридоре создавал странное ощущение пустоты, как будто нас троих тут не было.

Где же Кол? Я посмотрела в окно, в надежде увидеть свет его фар.

– Завтра в это время я буду уже в Англии, – объявил Сильвер, шлепая по коридору и прижав к груди два рулона бумажных полотенец. Его тень в форме клевера была похожа на нож, острый и смертоносный. Я стиснула зубы, представив, как он садится утром в самолет, оставив все это – пепел, смерть – позади.

Холодный воздух проник в комнату, охлаждая мою липкую левую щеку. Через потоки крови, медленно стекающие по моему лицу, я видела все как в тумане. Я заставила себя закрыть левый глаз. Правым увидела, что мой ботинок соскочил. Моя левая нога болела так сильно, что я ее не чувствовала.