Она хмурится, глядя в красное озерцо вина в своем бокале.

– Это был всего лишь поцелуй, но, боже, как мне стало больно, – добавляет она.

– Знаю, – отвечаю я без обиды.

Кто из нас мог бы считать себя меньшим грешником? Мы оказались мягкими и податливыми, как глина, и замешательство слепило из нас шедевр.

– Я подумала, что все кончено, – напряженно и неуверенно объясняет она. – Но в ночь вечеринки «Лира»… я поправляла макияж в ванной комнате. И вдруг почувствовала чью-то руку на талии и засмеялась, потому что решила сперва, что это ты. Но потом я увидела его – пьяного. Он говорил как сумасшедший. Я оттолкнула его и спросила: «Джеймс, что с тобой?» Он ответил: «Ты не поверишь, если я скажу». Он снова схватил меня, но жестко. Он причинил мне боль. «Ты – единственная, кто мог бы поверить, но к чему спорить? Что сделано, то сделано, и правосудие справедливо к нам обоим». Я так испугалась. Он был… не в себе. И тогда я поняла. Я вырвалась, но с трудом. Выбежала из Замка и направилась прямо к Колборну. И я хотела предупредить тебя, тогда… в коридоре, но боялась, что ты натворишь глупостей, поможешь ему сбежать в антракте. Вот так…

Ее голос затихает, она крутит бокал с вином, и я замечаю, что ее рука дрожит.

– Мередит, мне жаль, – говорю я. – Прости. Меня не волновало, что будет со мной, но мне следовало подумать о том, что будет с тобой.

Она бормочет, не поднимая головы:

– Есть одна вещь, которую я хочу узнать. Сейчас, Оливер.

– Все что угодно. – Я обязан ей ответить.

– Мы. Ты и я. Было в этом что-то настоящее или ты использовал нас обоих как прикрытие?.. Ты разыграл такую карту, чтобы избавить Джеймса от тюрьмы?

Она смотрит на меня своими темно-зелеными глазами, и мне становится дурно.

– Боже, Мередит, нет! Я и понятия не имел! Ты была настоящей. Иногда мне казалось, что, кроме тебя, в мире вообще нет ничего настоящего.

Она кивает, возможно, пытаясь поверить мне. Наступает тишина. Я чувствую, что она хочет задать мне последний вопрос, но колеблется. Она снова морщит лоб.

– Оливер, ты был влюблен в него? – говорит она.

Моя собственная пустота почти душит меня.

– Да, – признаюсь я.

После всего того времени, которое мы с Джеймсом провели вместе, когда нас швыряло из крайности в крайность, – после всплесков радости, сменяемой гневом и отчаянием… неужели влюбленность могла показаться кому-то (и мне самому) – странной?

Теперь я не удивляюсь, не смущаюсь и не стыжусь своих чувств.

– Да, был.