— Так вот зря.

Он молчит и наклоняется вперед, в его глазах блестят слезы.

— Ты позавчера предприняла попытку прыгнуть с моста, — говорит он.

Его слова взлетают вверх и порхают.

Я вытягиваю в сторону руку, как ветку дерева, ладонь направлена вниз. Каждое слово садится, чтобы отдохнуть:

Дэниел озадаченно смотрит на меня, на мою вытянутую руку, и не догадывается о том, что на ней отдыхают его слова.

— Алекса?

Я наклоняюсь к руке и дую. Его слова медленно летят к поникшей глицинии в саду и парят над присыпанной росой лужайкой. В ветвях яблонь, которые скоро станут прибежищем для щебечущих птиц и их песен, запутались предвестники зарождающегося утра.

Глава 80. Дэниел Розенштайн

Глава 80. Дэниел Розенштайн

Она закрывает глаза, ее рука остается вытянутой. По щеке катится одинокая слеза.

Она дует на свою руку, и я решаю, что это действие спонтанно, но потом задаюсь вопросом, а не галлюцинация ли это. Или она просто освобождает свои чувства? С воздухом изгоняет из себя ужасные события вечера понедельника?

Я жду, и мое сердце вдруг начинает вибрировать, как перфоратор.

«Дыши, Дэниел, — говорю я себе. — Дыши».

Долгое молчание.

Она открывает свои зеленые, как нефрит, глаза. Взгляд их утомленный и нежный.

— Почему ты не сказала мне, что Анна, и Элла, и Грейс тоже часть Стаи?

Она часто моргает.

— Мне нужно было чувствовать, что я хоть как-то контролирую тех, кого я приводила сюда и кого держала взаперти.

— Алекса, я сомневаюсь, что все было именно так, — с вызовом говорю я. — Тебе нужно было контролировать Эллу. Ты изгнала ее, как Фло, ту личность, что убила морскую свинку, помнишь, когда тебе было шестнадцать.