Он не видел Линн. Во всяком случае, он не посмотрел на нее, не поднял головы, а просто покачивался, не потревоженный ее присутствием. Звериное поскуливание доносилось из глубины его грудной клетки. Знал он вообще, что она была в комнате?

Линн начала задыхаться. В висках стучало. Она заставила себя сделать глубокий вдох. Подавила начинавшийся было приступ кашля. Вонь в комнате стояла невыносимая. Но она стояла не двигаясь. Осматривалась, приходя в отчаяние. Где-то же должен быть отсюда выход! Хоть черный ход на чердачную лестницу! В колеблющемся пламени свечей не видно было никаких контуров двери. Одни только куклы.

Повсюду.

Она прикусила губу. Вкус крови достиг неба. Нахлынула боль. Незаметно она сделала шаг назад, к двери. И застыла.

Его широко раскрытые глаза смотрели прямо на нее.

Взгляд странствовал от ее голых ног вверх, по всему ее телу. Глаза водянистые. Но взгляд абсолютно черный. Направленный прямо на нее. Она колебалась. Казалось, что он контролировал ее движения своим командирским взглядом. Ее секундного колебания было ему достаточно. Он был уже на ногах, когда она повернулась, чтобы бежать. Грубая ладонь ударила ее по голове, как медвежья лапа. Удар был таким сильным, что на долю секунды она подумала, что раздроблена височная кость и вдавлена в мозг. Но она все-таки не потеряла сознания. Боль отдалась в затылке и верхних позвонках, а она все пыталась схватиться за что-нибудь.

На нее начали падать куклы. Их прически из конских волос лезли в рот, неся с собой удушающий вкус талька. Со всех сторон к ее лицу прижимались фарфоровые лица кукол с выпученными эмалированными глазами, а она все пыталась подняться на колени. Сначала ей мешал халат, потом ей удалось за что-то зацепиться, а куклы продолжали падать на нее, как будто охваченные массовой паникой, стараясь свалить ее обратно на пол.

Она только успела сесть и почувствовала, как он сильным рывком схватил ее за волосы и поднял ее в воздух, словно болтающуюся тряпичную куклу. Исчез пустой, повернутый в себя, взгляд. Такое впечатление, что ее рывок к двери пробудил в нем охотничий инстинкт, вытеснивший то жалкое, стонущее психотическое состояние, в котором он находился. Черные расширенные глаза сменили крошечные, как булавочная головка, зрачки, сверлившие ее насквозь. В них не было и намека на ту эмпатию, которую, как ей казалось, она замечала в нем раньше.

На его губах блуждала улыбка. Улыбка отчаяния. Улыбка, предвещающая конец. Знак того, что у него не осталось никаких возможностей выбора. Он отвернул ее от себя, по-прежнему крепко держа ее за волосы.