— Ты меня очень утешил. Спасибо, брат…

— Ты хочешь утешения? Так слушай: все люди — сволочи!

— Дай мне ручку, я запишу.

Молчание. Крест остановился у светофора и искоса взглянул на меня. Глаза у него были красные, воспаленные. Он вытащил из рукава сигареты.

— Может, расскажешь, что с тобой?

— Мм… Давай как-нибудь потом. Все-таки у меня мать умерла…

— Ладно. Можешь не спешить.

Загорелся зеленый свет, фургон двинулся с места. Фотография брата продолжала стоять у меня перед глазами.

— Крест…

— Я слушаю.

— Похоже, — начал я, — что мой брат жив.

Крест задумчиво достал сигарету из пачки и сунул в рот.

— Явление Христа народу…

— Именно.

— Хожу в воскресную школу, — объяснил он. — Почему ты вдруг решил?

Он загнал фургон на крошечную стоянку возле «Дома Завета». Было время, когда мы парковались прямо на улице, однако бродяги завели привычку взламывать машину и спать в ней. В полицию мы, само собой, не обращались, но платить за выбитые стекла и сломанные замки в конце концов надоело. Сначала мы просто перестали запирать фургон. Тот, кто первый утром приходил на работу, громко стучал по крыше, чтобы ночные гости просыпались и шли по своим делам. Потом и от этого пришлось отказаться: фургон стал, как бы это помягче выразиться, не очень приятным для использования. Бездомные вообще не очень приятная публика: блюют, ходят под себя и так далее. Короче, все ясно.

Мы сидели в машине. Я думал, как начать.

— Хочу тебя спросить…

Он молча ждал.

— Ты ни разу не говорил, что думаешь о моем брате.